разуму и работает под его контролем. Моральная самостоятельность иначе невозможна – человек должен избавиться от животного страха, что само происходит, если его не укреплять. Остатки страха свойственны каждому и проявляются в причудливых суевериях, которые безобидны, поскольку не влияют на моральную автономию. Но если ребенку достаточно долго внушать, что за каждым столбом его наблюдает страшный дядька, которому придется отвечать, да не просто так, а после смерти, под угрозой самого страшного наказания, и перед которым он уже с рождения в вечном неискупимом долгу, потому что грешен, порочен и кругом виноват, а для убедительности жестко наказывать и принуждать к зазубриванию подобного – такое прекрасно отложится в памяти. И будет напоминать о себе в каждой критической ситуации. А отсюда уже недалеко до руководства извне – привычка полагаться на авторитет и потребность в защите требует выхода. "Образование" усиливается регулярными проповедями. Проповедование – аналогичное запугиванию психологическое насилие. А как еще можно квалифицировать грамотное внушение стыда, вины, долга? Психологические эффекты проповедей – хоть религиозных, хоть революционных – достаточно хорошо изучены. Короче говоря, свобода религии – это свобода осуществлять насилие. Глубоко религиозные люди морально неавтономны, а следовательно – не вполне взрослые и дееспособные люди. Они психически травмированы и подлежат либо лечению, либо опеке.

Подтверждением подобного, на первый взгляд, радикального вывода является существующая кое-где юридическая практика, позволяющая уклоняться от военной службы сознательным противникам военного насилия (conscientious objector). В качестве уважительных причин служит только религиозное или эквивалентное моральное убеждение, опирающееся на участие в организованной религии или прошлом военном опыте. Оба случая, очевидно, равноценны по психическим последствиям. Для сравнения, философские, т.е. по сути этические, убеждения не являются уважительной причиной для получения статуса "сознательного уклониста".

Психическое нездоровье особенно наглядно проявляется при клинических случаях религиозности – впадании в состояние крайней психологической неустойчивости, открывающей двери власти над личностью любой глупости. Деструктивные секты – самые яркие примеры подобного ужаса. Как легко, оказывается, довести внешне нормального человека до самоубийства, предваренного убийством собственных детей! Однако такие насильственные ментальные практики не ограничиваются сектами. Люди могут свихнуться и в одиночку, что не касалось бы нас, если бы эти одержимые не начинали проповедовать, колдовать, напускать порчи, исцелять и т.п.

Страхи, присущие людям, многообразны. Можно боятся не только Бога, но и людей, болезней, нового, прогресса. Даже истина с ее парадоксами вызывает страх, отчего хочется верить во всякую чушь, или на худой конец, отрицать ее существование. Конечно, в личной жизни всяк может верить во что угодно, если это помогает ему, но в отношениях с посторонними любые намеки на моральное насилие неприемлемы. Равно неприемлемо и увечье детей, которые хоть и являются собственностью родителей и не могут обращаться за помощью к публичной сфере, рано или поздно станут самостоятельны и тогда общество вполне сможет спросить с их родителей по всей строгости.

– Моральные суждения

Моральное насилие неотделимо от моральной оценки – суждения о людях с точки зрения соответствия их поведения нормам. В таких моральных суждениях нет ничего морального. Мораль претендует на универсальность, но как можно быть обьективным, судя со своей точки зрения? Если конечно, это не суждение по отношению к себе – тогда это этика, потому что отсюда вытекает самоограничение и прочие этические механизмы. Но суждения обычно касаются других и подразумевают, что правильность их поведения подвергается сомнению. Люди оказываются должны, виноваты и начинают страдать. Как такое может быть приемлемо среди посторонних? В публичной сфере требования к другим – всегда насилие, и оно может быть оправдано только в двух случаях – или совместной оценкой совершенного деяния, или его очевидной несправедливостью. И в обоих этих случаях в основе моральных требований лежит соответствие норме договора, и потому такое суждение тривиально и равносильно констатации факта. К примеру, если человек требует от кого-то не грабить старушку – это вполне моральное желание жить в справедливом обществе, стремление к общему благу и свободе. Это запрет насилия, затрагивающего всех. И только такие суждения допустимы в отношении посторонних. Все, что отклоняется от прямого запрета на насилие склоняется в сторону чьей-то пользы. Поэтому всякие моральные суждения о посторонних людях скорее всего говорят о моральном насилии.

Иное дело среди близких. Здесь это не только приемлемо, это вообще нормальная практика личных взаимоотношений, взаимного влияния – эгоистичного, альтруистичного или их смеси. Моральное насилие тут может быть как рациональным так и нет, в зависимости от того, с какой точки зрения оказывается влияние – собственных интересов, чужих или общего блага. Рационально мотивированные суждения естественно ничего общего не имеют с моралью, чего не скажешь о мотивах чужого или общего блага. Например, если X требует от знакомого или родственника Y не грабить старушку, то тут может иметься смешение всех трех мотивов. Грабить нехорошо, потому что это может быть опасно, можно попасть в тюрьму. Это – моральный мотив, забота о знакомом. Суждение может быть дополнено реальными действиями – попытаться понять ситуацию Y, насколько он нуждается в деньгах, почему он не может или не хочет работать, насколько хорошо он продумал схему ограбления и по мере сил помочь Y выйти из ситуации. А то и ограбить старушку вместе, если ситуация безвыходная. Истинно моральное осуждение есть иррациональное действие – это попытка повлиять на другого для его блага. Иное дело, грабить старушку нехорошо, потому что X не хочется оказаться родственником грабителя. Это и морально неуютно, и чревато потерей репутации и другими личными осложнениями. Это – вполне рациональная личная выгода. Третий мотив – этическое требование к Y не грабить несмотря ни на что, потому что это нехорошо, неправильно и аморально. Лучше честно помереть с голода. Тут в морально-этическом конфликте победила этика.

Моральное насилие повинно в самом большом количестве человеческих жертв, если брать пропорционально населению Земли тех времен, когда происходили те ужасные события, и следовательно ее моральные идеалы – самое ложное общее благо, какое только можно вообразить.

11 Идеологическое насилие

– Рациональность и субьективность

Традиционное моральное насилие, несмотря на свою эффективность, успешно вытесняется идеологическим. Не надо думать, что причина – в возрастающей моральной автономии населения, или в повышении его морального уровня, или в накоплении научных знаний о морали и жизни. Причина в негибкости морали – не так легко придумать, а тем более внедрить свежие моральные нормы, подходящие к новым общественным ситуациям, возникающим с калейдоскопической быстротой. Идеологическое насилие, в отличие от традиционного, убедительно тем, что