— Бог даст, к вечеру окажемся дома... И хочется домой скорее, и... знаю, что завтра загрущу по дороге и по нашей «копейке». Даже по бензиновому запаху, который то и дело просачивается в кабину. Кстати, в детстве этот запах всегда

был связан для меня с мечтами о путешествиях и дальних краях. Наверно, из-за Витиной полуторки...

Экипаж проявляет интерес: что за полуторка и кто такой Витя?

— Это давние воспоминания... Хотел когда-то даже такой рассказ написать, да не сложился сюжет. А память о той поре осталась...

ВИТИНА ПОЛУТОРКА

Было лето сорок пятого года. Хорошее такое время — полное радости от того, что кончилась война, и надежд на будущую счастливую жизнь. Поэтому и вспоминается все по-доброму.

Особенно запомнились теплые августовские вечера: тихий воздух, золотистые от заката листья громадного тополя, что нависал над нашим двором. Ребячьи игры — то в прятки, то в «штандер», то в запрещенную строгими взрослыми «чику». Впрочем, я в «чику» еще не играл, поскольку был смирным и послушным дошколенком (собирался только в сентябре пойти в первый класс).

Впрочем, к вечеру игры стихали или делались более спокойными. Наскачешься за день, и к закату — уже не до шума и беготни. И совсем тихо, даже уютно как-то делалось во дворе, когда там появлялся пыльный разбитый грузовичок — полуторка.

Шофером был Витя. Худой, всегда небритый парень с глубоким шрамом на правой щеке, под щетиной. Шрам, как мы все понимали, он заработал на фронте, где, по чьим-то рассказам, тоже был водителем, причем героическим. В двухэтажном деревянном доме, что стоял в нашем дворе, Витя поселился весной. Был ли он чей-то родственник или квартирант — не помню. Помню только, что отличался Витя немногословием и добродушием. Позволял ребятне лазить по кузову, забираться в машину и крутить баранку. Сердился только, если давили на кнопку гудка:

— Вы мне аккумулятор посадите, черти полосатые!

И скоро все уяснили, какое это непростительное дело — «посадить» Витин аккумулятор. Сигнальная кнопка сделалась «табу». Грешника, который осмелился нажать ее, ждало всеобщее осуждение и отлучение от игр на целый вечер. Еще бы! Ведь Витя мог рассердиться всерьез, и тогда — прощай надежда на путешествие...

Дело в том, что Витя заезжал домой для ужина, перед тем как угнать машину в гараж. Целый день он возил всякие грузы какого-то «потребсоюза» с базы на базу, со станции на пристань, и лишь вечером для него и для заслуженной пожилой полуторки наступало время отдыха. А для нас — время томления и надежд.

Мы сидели на теплых ступенях длинного скрипучего крыльца, ждали и гадали: прокатит ли Витя сегодня нашу компанию?

— Фиг вам прокатит, — вздыхал рыжий скептик Толька Петров. — Он вчерась говорил, что нынче после работы не в гараж поедет, а в Парфеново.

— Ничего подобного! — возмущался интеллигентный второклассник Вовчик Сакурин. — В Парфеново он собирался в выходной! И не на машине, а на велосипеде!

— А ты молчи! Тебя он все равно не возьмет! Ты вчера без спросу гудком гудел!

— Я же нечаянно! Я просто кнопку локтем задел, когда через кабину пролазил насквозь! Она только чуть-чуть гукнула!

— Вот и не гукай теперь, а то он вспомнит, и всем — шиш!..

Вовчик боязливо шевелил цыплячьими лопатками под перекрещенной парусиновыми лямками ковбойкой, надвигал на лоб полинялую тюбетейку — словно хотел под ней, как под шапкой-невидимкой, укрыться и от Витиной строгости, и от Толькиных упреков...

А полуторка, хитро поблескивая фарами, стояла у крыльца и словно слушала наши разговоры. «Ждете? Ну-ну...» От нее сладковато и обещающе пахло бензином. И мне этот запах казался запахом дальних дорог (да он и был таким). Тех дорог, которые — я уже смутно понимал это — ждут меня в будущем...

Наконец Витя, вытирая с губ крупинки пшенной каши, появлялся на крыльце. Наступала тишина. Такая, что слышно было, как в дальнем сарае звенит о жестяное донышко ведра струйка молока — соседка тетя Ира доила вернувшуюся с загородного луга пегую безрогую Дусю.

Витя пробегал взглядом по нашим напряженным плечам и затылкам.

— Ну, чего, воробьи? Хотите проехаться?

— Ура-а!!

— Лезьте в кузов. Только тихо, а то шеи свернете! И не прыгайте там, сидите на карачках!

Вовчику Сакурину Витя вчерашний случайный грех не вспоминал. Мало того, он даже сажал его с собой в кабину. Вернее, сперва он предлагал это мне, как самому маленькому, но я хотел вместе со всеми, в кузове, и тогда место в кабине доставалось Вовчику — «второму с конца».

А самым старшим был среди нас Игорь Протасов, неуклюжий, медлительный парнишка. Ему в ту пору стукнуло уже тринадцать, но он обычно играл с нами — семи-, восьми- и десятилетними. Не очень сообразительный, но незлобивый и деловитый, ходил он в драной трикотажной фуфайке, мешковатых штанах до пят и тяжелых солдатских ботинках (такие во время войны носили с обмотками). Ботинки были так велики, что, случалось, слетали с ног, когда Игорь бил по самодельному футбольному мячу.

Витя поручал Игорю — как самому большому и спокойному — следить в кузове за дисциплиной: чтобы не вскакивали, не перегибались через борта. И мы тут слушались беспрекословно, хотя в другое время не всегда признавали «игорешкин» авторитет.

Мотор полуторки начинал урчать, бензиновый запах делался ощутимее, дно кузова встряхивала вибрация, на нем дрожал всякий мусор. И наконец — о, сладкий миг! — полуторка тряско двигалась с места и выкатывала через распахнутые ворота на немощеную, рыжую от заката дорогу.

И мы неспешно ехали туда, где за низкими крышами и высокими тополями пряталось похожее на вымытый в дождевой луже красный мяч августовское солнце.

По правде говоря, путь был совсем недолог. Мы проезжали по старой тюменской улице Герцена всего несколько кварталов — мимо утонувших в бурьяне и конопле кривых заборов, мимо домиков со старинной, удивительно узорчатой резьбой и косыми парадными крылечками, вдоль полос желтой акации с мелкими, уже высыхающими стручками. С дороги разбегались пыльные куры, пятнистые кошки завистливо следили за нами с заборов...

Я сидел на корточках, вцепившись в дощатый дрожащий борт и провожал глазами каждый уплывающий назад дом. Порой накатывало «замирательное» чувство, будто я уезжаю куда-то надолго. Может быть — навсегда...

Но на самом деле мы ехали только до улицы Перекопской. Здесь, перед земляным мостом через лог, Витя высаживал нас. Гараж находился где-то в районе старого Городища, но туда нам было нельзя, а то «начальство меня во как взгреет».

Витина полуторка, оранжево блеснув стеклом кабины, уезжала через мост. Мы, поглядев ей вслед и постояв на краю лога, начинали неспешный путь домой.

Надо сказать, этот пеший путь был тоже хорош. С разными разговорами про машины (полуторки, «ЗИСы», «Студебеккеры» и «Доджи»), про недавнюю футбольную игру с пацанами с соседнего обширного двора (который назывался «большая ограда»), про фильм «Александр Пархоменко» — недавно опять показывали в кинотеатре имени Двадцатипятилетия Комсомола («Ты ждешь, Лизавета, от друга привета...»). После пережитой радости автомобильного путешествия, в тихий вечерний час, было в нашей компании умиротворение и ощущение теплого содружества. Никаких споров, стычек, подначек. Даже рыжий Толька вел себя мирно.