Хелен и София с волнением переглянулись и в поддержку друг друга взялись за руки.

Брат был выше Милинды на две головы. Он с легкостью поднял ее над полом и нежно прижал к себе.

– Ну как ты, Лин?– произнес он не своим голосом.

Сестра только судорожно закивала и боялась вымолвить слово, чтобы не расплакаться от радости и волнения. Он поцеловал ее в щеки, в лоб и внимательно посмотрел в глаза.

– Ты уверена в своем решении?

Милинда снова крепко прижалась к брату и прошептала:

– Как же долго я тебя не видела, Живчик!

– И я очень соскучился!

– Я так тебя люблю…

– У тебя уже нет времени… Так что ты решила?

Милинда кивнула головой и отстранилась от брата.

– Это мое решение…

– Тогда выше нос, и ничего не бойся. Я буду рядом.

– Я очень тебя люблю, Брайан,– дрогнувшим голосом выговорила Милинда, крепко поцеловала его в щеку и без осуждения добавила.– Ты мог бы мне доверять!

– Теперь придется,– улыбнулся Кроу и поставил сестру на ноги.– Но ты должна забыть это имя и никогда, ни при каких условиях, особенно по телефону не говорить о своем брате…

– Прости, прости… Меня Фисо подробно предупреждала, только я разволновалась и забыла…

– Теперь ты не имеешь права забывать! Теперь ты рискуешь моей жизнью, не говоря уже о жизни матери и Фисо…

Брат был почти незнакомым человеком и так серьезен, что Милинда испуганно сжала губы и кивнула, клятвенно пообещав самой себе, что даже думать о нем не будет.

– Тебе пора,– поцеловал сестру в лоб Брэд.

– Мы когда-нибудь увидимся?

– Скоро,– заверил он и кивнул Софии, чтобы та увела сестру.

Хелен постучала пальцем в дверь, и Логан их выпустил.

В холл, где должна была состояться скромная церемония, привезли Ланца. Он был бледен и снова задыхался. На его лицо была надета кислородная маска. Священник поторопил вошедших Софию и Милинду и начал церемонию.

Хелен присела рядом с мужем и, тяжело вздохнув, бросила беспокойный взгляд на присутствующих. Все, кто пришел на венчание, чувствовали почти одно и тоже: нелепость и грусть. Заключать брак так поспешно – в больнице, под строгим присмотром отца невесты – выглядело абсурдно. Из родных Джека была только мать, со стороны Милинды – Харды и еще один человек, который тайно наблюдал за церемонией из соседней комнаты через окно, закрытым жалюзи.

Для Софии все виделось большим театральным представлением, жутко лицемерным, навязываемым публике бездарным режиссером. Украдкой посматривая на мать, она понимала, что и та воспринимает это событие с подобным настроением, только гораздо мрачнее и болезненнее, словно насилие вершилось над ней.

Милинда ждала радостных лиц, поздравлений, но вместо этого всей кожей чувствовала прохладу и неодобрение, исходящие от самых близких ей людей. И она не понимала, что такого она им сделала, что они пришли к ней на венчание только из беспокойства и чувства долга.

Лили и Томас заражались настроением Хелен и от неловкости не находили себе места. Хорошо, что это была короткая церемония венчания, иначе было бы трудно выдержать традиционные чтения клятв молодыми и напутствие священника. Без всего этого мероприятие длилось шесть минут, как с нетерпением отметила София.

Когда все это завершилось, подлинную радость из приглашенных испытали только Ланц, Джек и Хизер, его мать. Радость Милинды была омрачена настроением матери и Софии.

Чтобы как-то снять всеобщее напряжение, София пригласила всех на спектакль, который она целый год готовила вместе с руководителем театрального кружка, а затем отпраздновать бракосочетание за семейным ужином в доме Хардов.

Лили сама предложила устроить ужин не в ресторане, а дома, в тихой семейной обстановке. Милинда, Джек и Хизер отправились домой к Хардам. Хелен осталась с Ланцем, чтобы перевезти его обратно в палату.

Пока Дьюго укладывали в постель, а Хелен крутилась рядом, София и Логан стояли у палаты и грустно смотрели на них через стекло.

– Ты приедешь на спектакль?– обратилась София к крестному, не сводя глаз с отца, который снова задыхался.

– Не возражаешь, если я приеду с дамой?

– Мамы не будет, как хочешь,– строго позволила София.

– Не дуйся. Я бы не пришел, если бы Хелен решила прийти.

– Не буду,– внешне спокойно ответила девушка, но не была рада его решению.

Дьюго поерзал на кровати и с трудом дыша, проговорил:

– Знаю, Хелен, ты не рада свадьбе дочки. Но так будет лучше для всех.

– Для тебя, ты хотел сказать?– поправила Хелен.

Ланц проигнорировал тон жены и радостно продолжил:

– Лин, моя девочка, такая умница!

Медсестра закончила ставить капельницу и вышла из палаты. На окне в коридор зашевелились шторки, и в проем между вертикальными полосками ткани Ланц заметил Софию и Бенджамина, которые стояли в обнимку и смотрели на него. С его лица мгновенно сошла улыбка и какая бы то ни было радость. Он пренебрежительно передернулся и отвернулся.

Хелен заметила резкую перемену в лице мужа, оглянулась и украдкой указала двоим, чтобы они скрылись из виду.

– Ты не хочешь поговорить с Софи?– вернулась она к мужу.

– А кто это?– холодно спросил Ланц.

– Какой же ты упрямый,– не выдержала Хелен.

– Она пренебрегла мной, своим отцом. Даже фамилию сменила. Что я должен к ней испытывать?– вспылил Ланц и закашлялся от тяжести в груди.

Хелен сердито сунула ему в руки кислородную маску и сказала:

– Любовь! Ничего другого родители не должны испытывать к своим детям вопреки всему.

Дьюго покраснел от напряжения и от собственных эмоций. Он мог бы еще поспорить с женой, но силы оставили его. Сегодня было слишком много впечатлений, и он с самого утра чувствовал себя хуже, чем обычно.

– Я оставлю тебя. Надо помочь Лили приготовить ужин,– немного помолчав, сообщила Хелен и встала у края кровати.

– Подожди,– прохрипел Ланц.– Скажи мне только одно, Хелен… София – дочь Логана?

От неожиданного вопроса у Хелен даже колени подогнулись, язык прилип к небу, и в висках горячо запульсировало. Она выпрямилась, как струна, и замерла. И тут в одно мгновение годы, дни, часы, минуты молчаливой, скрытой неприязни, отчужденности, намеков и беспредметных укоров, а иногда и откровенно агрессивных выпадов получили свое объяснение. Все стало на свои места: и откровенная борьба с Софией, и необъяснимая холодность к ней, и бесконечное беспричинное осуждение всех ее поступков и решений – всему этому было название – жестокое заблуждение и безрассудство. Хелен не могла понять, в какой момент она дала повод думать, что София не его дочь.