— В Позитано, — любезно ответил синьор Фредди. — Там любой знает, где он останавливается. Вы должны продумать ваш визит, так как синьор Риццоли под большим впечатлением от проекта, и, возможно, захочет принять участие в его финансировании, так как очень хорошо знаком с вашим творчеством.

Позитано находится в трехстах километрах от Рима. Я тогда еще не представляла себе, что означает поездка на автомобиле в разгар лета. 13 августа начинается большой ежегодный праздник Феррагосто, и именно в этот день после обеда я отправилась в путь. Недалеко от Неаполя, я чуть было не попала в автокатастрофу. На впереди идущем лесовозе одно из бревен оказалось намного длиннее остальных, но в темноте этого не было видно, к счастью, я успела вывернуть руль, не обращая внимания на встречное движение, иначе мою машину пронзило бы как копьем. До этого случая в течение тридцати лет я ездила без аварий. У меня еще долго тряслись руки.

В городе было невозможно найти даже маленькую комнатенку. И ничего не оставалось делать, как ночью продолжать путь. Дорога, казалось, состояла из бесчисленных крутых поворотов, и я, ослепленная фарами встречных машин, ехала со скоростью пешехода. У меня было единственное желание — свалиться в постель и заснуть. В каждой деревеньке я стучалась в двери, но бесполезно. С тех пор я навсегда запомнила, что значит путешествовать по Италии во время Феррагосто.

Глубокой ночью, не в состоянии от усталости ехать дальше, я припарковала машину на краю дороги. И тут в лунном свете увидела пляж. Не медлив ни минуты, я побежала вниз и без сил рухнула на песок. Какой-то пожилой мужчина подошел, озабоченно посмотрел на меня и знаком пригласил следовать за ним. Он отворил кабинку для переодевания, и я прикорнула на узенькой скамейке. Проснулась оттого, что двое мужчин склонились надо мной. Я заорала как безумная — они удрали. Опять пришел старик с фонарем, трогательно пытался утешить и остался со мной до рассвета.

Следующую ночь я провела в машине, и только на третий день прибыла в Позитано. Автомобиль пришлось оставить наверху, потому что до домов можно было добраться только по крутым каменным лестницам. Там, где обычно останавливался Риццоли, мне с сожалением сообщили, что он поехал в Искию. Но я так устала и обессилела, что даже не расстроилась, — хотелось только спать.

Хозяева предоставили мне прекрасную комнату и уговаривали оставаться столько, сколько захочу. Отдохнув я решила ехать в Искию — не хотелось отказываться от беседы с господином Риццоли. Но там кинокороля уже не было, он отправился в плавание на своей яхте.

Пришлось возвращаться в Рим. Здесь меня ждало письмо от Кокто: «Жан Маре рад стать „красным дьяволом“. Он единственный, кого я представляю в этой роли».

Для роли капризной Кайи он порекомендовал тогда еще очень юную Брижитт Бардо.[424] Чуть позже пришло предложение итальянской финансовой группы, которая выразила готовность оплатить треть производственных расходов — тогда это составляло 75–80 миллионов лир. И «Титанус» и «Люкс-фильм» просили о новых переговорах. А в сутках только 24 часа.

Но получив из Мюнхена телеграмму о болезни матери, я забыла обо всем. Жизни без нее я себе не представляла. Она находилась в мюнхенской клинике, и ежедневно по нескольку часов я просиживала там. Матушка была очень храброй. Больше всего ее волновало, что будет, если она не сможет больше обо мне заботиться.

Между тем наступил октябрь. Не столько согласие на участие в съемках таких звезд, как Жан Маре и де Сика, но прежде всего великодушная поддержка владельцев гостиниц в Германии, Австрии и Италии, а также транспортных агентств так подогрели дирекцию «Герцог-фильма», что она повысила гарантии проката в Германии до 800 000 марок — по тем временам головокружительная сумма.

Теперь надо было принять окончательное решение. В Вене я вела переговоры о рефинансировании немецкой гарантии проката, которые, к сожалению, закончились провалом. Сначала все шло нормально. Договоры должны были пройти проверку в различных министерствах. Австрийцы, вдохновленные темой фильма, старались снять бюрократические препоны. Самые важные переговоры прошли у меня с министром финансов Рейнхардом Камитцем и Йозефом Йохамом, человеком, принимавшим решение по рефинансированию расходов на производство фильма. Еще до подписания договоров было получено согласие австрийского федерального канцлера Юлиуса Рааба[425] — по личному ходатайству министра иностранных дел Леопольда Фигля.

Старт был дан, квартиры в Цюрсе и Лехе заказаны, горнолыжники предупреждены.

Наступило Рождество. В эти дни после стольких напряженных месяцев мы разрешили себе поблаженствовать. И тут взорвалась бомба. Вышла всего лишь маленькая газетная заметка, испугавшая австрийское правительство и похоронившая «Красных дьяволов». Газета австрийских коммунистов «Вечер» опубликовала следующее: «Лени Рифеншталь и налогоплательщик. Финансовое и Торговое министерства оплачивают дорогостоящий кинопроект немецкой артистки».

Хотя это было неправдой, фильму нанесли смертельный удар. Политическая машина закрутилась. Оппозиционная партия получила прекрасный повод для критики правящей партии СПА.[426] Левые газеты публиковали лживые сообщения, которые все больше ухудшали ситуацию. Нападки становились все жестче.

«Дер Абенд» писала:

Гладко наврано. Производственные расходы были покрыты на 100 процентов, что можно прочитать в уже подписанных договорах. Вновь я попала в жернова политических интересов. И потом прочитала в той же газете: «Отбились — Лени Рифеншталь не получит деньги налогоплательщиков».

Господин Тишендорф, владелец «Герцог-фильма», поехал в Вену с намерением в личной беседе с членами австрийского правительства как-то урегулировать ситуацию. Он смог предъявить доказательства лживости утверждений прессы. Однако, вернувшись, сказал:

— Милая госпожа Рифеншталь, вы должны похоронить свой фильм — положение безнадежно. Скорее правительство уйдет в отставку, чем мы получим рефинансирование. Ваши противники так сильны, что вы — извините меня, если я скажу правду, — больше никогда в жизни не сможете работать по специальности.