Она не видела, как рядом с нею возникали сущности и тени, жадно перехватывавшие ручейки, потоки, даже капли той энергии, которую она не успевала поглотить, не успевала взять, хоть где-то на краю её сознания и мелькали образы. Как девочка Октавия — вслепую, неосознанно — вплетает нить её отца обратно в гобелены бытия, как Рутгер — белый Рутгер расплетает старое заклятие, чтоб увести обратно в жизнь свою любовь, и то, как Иоганес Шольц, поймав крупицу Силы, тратит её без сожаления, чтобы вернуть хозяина и друга... А Томас, чьи желания до последнего так и оставались тайной за семью печатями, взял лишь маленькую струйку — и тоже не для себя.

Но были и другие, вроде Вольдемара с Йозефом — те Андерсоновы прихвостни, в которых не угас магический талант. И были их бредовые идеи. Эти тоже сумели урвать струю магической энергии и выстроить собственную судьбу, которая — и Ялка это чувствовала — ешё проявит себя где-то в будущем, в другой стране, где сотворится ещё более кровавый кошмар... но с этим она уже ничего не могла поделать.

И были сотни, тысячи других, кого девушка не знала и знать не могла, все они, вольно или невольно, спешили ухватить свою долю. Она предчувствовала перемены, что страна будет расколота, что скоро, очень скоро от руки продажного убийцы падёт принц Оранский — отравленные пули пронзят его, но с этим она тоже ничего не могла поделать. Она видела ужасные вещи — резню, которую устроят в Маастрихте и Антверпене меньше чем через полгода озверевшие от поражений испанцы... Она видела, многое другое и предчувствовала дикие века — прекрасное и страшное будущее, распадающееся веером на сотни, тысячи различных вероятностей... но тут она вообще была бессильна.

Белоснежный Единорог обернулся на звёздной дороге и бросил на девушку прощальный долгий взгляд перед тем, как уйти навсегда. «Прощай, Кукушка. Спасибо тебе. Не забудь о травнике», — сказал он, и Ялка вдруг вспомнила, где она слышала тот голос...

«Я помню...» — прошептала она. У неё ещё было время. И силы.

Зову огней скажешь ли «да»?

Круг всё тесней: будь навсегда!

Не меркнет звезда, сколько б ни ждать.

И время замрёт: будь навсегда!

Холодный ветер утихал. Бездна успокаивалась. Совсем немного времени осталось, и совсем немного нитей волшебства вплеталось в эту песню, в новую реальность. Она сплетала травника обратно из своих воспоминаний, снов и грёз, несбывшихся надежд, рассказов и легенд — всего того, что знала о нём, думая не как о любимом человеке, а просто — о человеке, шептала слова, желая, чтобы он был — был, был! — а остальное не важно...

Неведомый путь, не познана даль

Ну, да и пусть, — будь навсегда!

Ветру времён имя отдать:

Будь навсегда! Будь навсегда![115]

Она успела только то, что она успела. А потом были усталость, пустота и темнота, и гулкие удары барабана повлекли её обратно.

Домой.

* * *

Было четвёртое октября. Всюду, куда ни посмотри, расстилалась водная гладь. Ветер утих. Всходило солнце. Отдельные верхушки холмов превратились в островки, по большей части заболоченные — стоило ступить на них и приходилось отдельно вытаскивать ногу, отдельно — башмак. Недалёкий город будто из воды вырастал, как Северная Венеция. В городской стене зиял пролом — средь горожан нашлись предатели, в последний день взорвавшие пороховую мину. Но в пролом так и не успели вторгнуться войска — вода поднялась уже слишком высоко, испанцы, у которых не было лодок, не пошли на приступ. Ожесточённые, усталые, напуганные атаками гёзов и подступавшей водой, они уже уходили, и грохот упавшей стены только подстегнул их в спину.

Торговый холм, где раньше стояли повозки, тоже стал островом, едва ли не самым большим среди немногих оставшихся. Всюду скользили лодки — фламандские барки, дощаники, гукеры, простые ялы и ялики. Престарелая маркитантка из-под ладони наблюдала, как мимо проплывает странное сооружение, движимое парой вёсел и больше похожее на фургон без колес. Впрочем, им оно и являлось.

— Эхой, мамаша! — прокричал какой-то парень, высунувшись наружу и маша руками. — Утро доброе! Как торговля?

— Тьфу ты господи, ведь это Хорст и Хессель! — наконец догадалась она. — Вот неугомонные! Ты глянь, чего придумали. Торговля помаленьку! — прокричала она в ответ. — А куда это вы собрались?

— У нас тоже помаленьку, — оскалил зубы Хорст, а может, Хессель. — Мы в Лейден: там сейчас флорин за каравай хлеба дают. Может, с нами? А то давай мы поможем.

— Нет, мы уж как-нибудь тут. Смотрите не потоните!

— Куда там! Мы свинцом все щели запаяли!

— Ну, тогда удачи!

— Тебе тоже!

Торговцы налегли на вёсла, разворачивая свой плавучий склад, и неуклюжая коробка фургона медленно двинулась в сторону городских стен.

— А в самом деле, не потонут? — спросил Золтан, в свою очередь из-под руки рассматривая удаляющийся фургон.

— Ай, бросьте, господин Золтан, — отмахнулся Шольц. — Это же голландская повозка, она вся понизу жестью обита, а иначе утонула бы на первой переправе. Ушлые ребята. Таким палец в рот не клади — удача к ним приходит дважды в день.

Маркитантка и Михелькин помешивали в котле, где варился «вечный» суп из мяса, картошки, моркови и лука. Над водой плыли запахи фули и паприки — у маркитантки оставались только эти две пряности, и она их не жалела. То и дело со стороны города подплывали лодки, привозя на островок людей с измождёнными телами и почерневшими от голода лицами — всем им бесплатно наполняли горшки и котелки. Испанцы, уходя, не смогли забрать с собой все продукты, после них осталась уйма провианта. Маркитантка почла за лучшее пустить всё в дело и кормить голодных, чем прибрать его к рукам и тем неправедно нажиться.

— Господи, да они и так натерпелись! — сказала она на это предложение. — Да и я своё уже наторговала. Это с испанцев, сколько ни бери, ещё останется. А с этих что — последнюю рубаху снять?

Только вино наливали за деньги, и то для женщин и детей делали исключение.

Возле городских стен, расцвеченных белыми, синими и оранжевыми флажками и вымпелами, крейсировали по новому заливу легкие, с небольшой осадкой, но хорошо вооруженные корабли с белоснежными парусами: это морские гёзы из эскадры адмирала Буазо привезли горожанам провизию — пока только хлеб, вино и селёдку, но радости лейденцев не было предела. Все ликовали. Хоть рассвело, везде горели факелы, даже в проломе возле Коровьих ворот. Освобожденный и благодарный народ собрался в кафедральном соборе, воздавая славу Богу, коий, как известно, «пустыню делает озером и сухую землю — источниками воды, чтобы увидели, и познали, и рассмотрели, и уразумели, что рука Господня соделала это». Музыка, крики и песни по воде разносились далеко, их отголоски долетали даже сюда. Ещё прошлой ночью бродячие музыканты под предводительством Рейно Моргенштерна собрались, погрузили в лодку инструменты и отчалили, чтобы присоединиться к общему веселью.