Днем Кнуд Эрик всегда был трезв. А вечером, когда он сидел в каюте в обществе бутылки виски, в его медленно затуманивавшемся сознании не осталось сомнений в том, кем была эта женщина. Он встретил ангела смерти. Она явилась, чтобы предъявить на него права; эта безумная мысль тут же наполнила его отвратительным вожделением, и в первый раз после ночных бомбардировок в Лондоне он испытал эрекцию.

Город находился в паре километров от порта и представлял собой горстку деревянных домов, сгрудившихся вокруг площади. В нескольких сотнях метров от них начиналась пустошь; улицы, расходившиеся от площади, как спицы в колесе, никуда не вели.

Вечером они ходили в «International Club»[65]. Первое, что их там встречало, — плохо набитое чучело исхудалого медведя, стоявшего на задних лапах с разинутой пастью, из которой торчали желтоватые зубы. Клыки обломились, а может, их специально сломали из страха, что мишка внезапно оживет и набросится на посетителей.

За угловым столиком сидел лысый человек в белой рубашке и красных подтяжках, перед ним стояла касса. Рядом лежал костыль. На сцене, сбитой из нетесаных досок, стоял стул, на котором расположился гармонист. Он тоже передвигался с помощью костыля. Обоим мужчинам было около пятидесяти, на груди у них красовались медали — единственные мужчины, которых команда «Нимбуса» за все это время встретила в «Международном клубе».

Постепенно сложилась картина потерь, понесенных конвоем. Из тридцати шести кораблей до места назначения добрались двенадцать, большинство из них находились в Мурманске или Архангельске; «Нимбус» единственный добрался до Молотовска, а значит, они в этом городе женщин не имели соперников. На улицах они видели мужчин, но таких же, как кассир и музыкант, инвалидов или же седовласых стариков.

Детей было мало. Они клянчили сигареты и шоколад, льстивые улыбки расцветали на странных, по-стариковски умных лицах.

— Fuck you, Jack![66] — говорили они. Этому приветствию их научили английские моряки.

— Fuck you, Jack! — отвечал Уолли и протягивал сигарету.

Пиво в клубе отдавало луком, и они предпочитали русскую водку, крепкую, как этиловый спирт. Каждый раз, когда они садились на красные плюшевые диваны, составлявшие вместе со столами без скатертей всю обстановку клуба, вокруг поднималось облако пыли. Пол тоже был грязным, и Антон заметил, что, взяв в руки автомат, женщины уже не желают прикасаться к швабре.

Команда «Нимбуса» сидела в одном конце клуба, женщины — в другом. Они сняли рабочую одежду и облачились в платья, похожие на перешитые халаты, закололи волосы, но их широкие лица сердечками оставались такими же бесцветными, как и при дневном свете. Косметики у них не было.

Прошел слух, что все они — шпионки и приходят к иностранным морякам, только чтобы выудить у них тайны. Но это лишь усиливало их привлекательность, а кроме того, у членов команды «Нимбуса» не было тайн.

— Пусть приходят, — заявил Уолли, — я охотно поиграю в шпионов.

Он пересек танцплощадку, подошел к дамам и вынул из кармана помаду. Хихикая, они смотрели на него сияющими глазами. Он протянул помаду полной блондинке в бледно-голубом платье, та сразу принялась красить губы соседке. Помада пошла по кругу, красные рты повернулись к нему и расплылись в улыбке. Он сложил губы трубочкой, и по группе женщин снова прошла волна смеха.

Уолли шагнул на сцену. Гармонист еще не приступил к вечерней программе, и Уолли протянул тому пару сигарет. Музыкант засунул их за ухо и ударил по клавишам. Он свел руки, и гармонь жалобно заныла. Родился тяжелый ритм.

Уолли вернулся к женщинам и отвесил одной из них поклон. Она неожиданно ловко подскочила, повела парня в сторону танцплощадки, положила ему руку на плечо. Он обнял ее за полную талию. Женщина была старше и не колеблясь провела его сквозь череду незнакомых па. Когда мелодия закончилась, она сделала реверанс и вернулась на место.

— Не много же ты получил за свою помаду.

Это сказал Антон. Уолли повернулся к нему:

— Это лишь предварительные переговоры. Сначала я продемонстрирую ассортимент своих товаров. И дам им время подумать.

— А ты не слишком полагаешься на свое обаяние, раз хочешь их купить. — Хельге насмешливо на него взглянул. Послышались протестующие возгласы.

— Хватит пороть лицемерную чушь, — произнес Абсалон. — Всем нам иногда приходится так поступать. Интересно, что бы у тебя вышло с той бледнолицей, если бы ты не оставил на комоде пару купюр?

Все засмеялись.

— Они похожи на нас, — произнес Уолли. В его голосе неожиданно послышалась нежность. — Они в нужде. Мы тоже. Можно, конечно, поиметь коммунистические прелести даром. Но ни от кого не убудет, если они немного принарядятся. Если честно, непохоже, что жизнь у них легкая.

Кнуд Эрик в разговоре не участвовал. Он сидел и разглядывал женщин в другом конце зала. Нет ли среди них его ангела смерти? Он не был уверен, что узнает ее без формы. Непривычное зрелище — женщина с автоматом — привлекло его внимание на набережной. Они посмотрели друг другу в глаза, и теперь он испытывал странную уверенность, что если она придет сюда сегодня вечером, то снова попытается поймать его взгляд. Ему не надо ее искать. Она сама его найдет.

И все же он продолжал изучать лица женщин, одно за другим. Большинство были грубыми и потасканными. На них отпечаталась бесконечная усталость, близкая к отчаянию, пробудившая в нем нежность, но он искал не человека со всеми присущими тому проблемами. Он искал крайней степени забвения.

Прошло три вечера, но он ни разу не почувствовал того беспокойства, которое возникает, когда на тебя пристально смотрит другой человек. Конечно, на него смотрели. Он же надевал капитанскую форму, чтобы ей было проще его узнать, и золотые полоски на рукаве и фуражке привлекали внимание. Вот на него уставилась молодая женщина в зеленом платье, практически в цвет глаз. Он отвернулся, никак не ответил на ее откровенный интерес.

Начались танцы. Мужчины и женщины подсаживались друг к другу за столики. Стена между русскими женщинами и иностранными моряками была сломлена. Уолли, юноша опытный и с хорошим аппетитом, всегда был в центре внимания.

Кнуд Эрик остался сидеть на красном плюшевом диване, не проявляя интереса к танцам.

В тот же вечер Молотовск бомбили. «Юнкерсы» охотились на портовые сооружения. В час, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги, на горизонте горело полуночное солнце. «Нимбус», единственный корабль в гавани, был очевидной мишенью. Непротрезвевшие моряки покинули судно и теперь растерянно метались по причалу. Поблизости не было укрытия, а с неба уже падали первые бомбы. Им яростно отвечали расположенные в порту зенитные батареи. Тоже укомплектованные женщинами.