– Но почему? – спросил Мартин, не в силах больше сдерживать слезы, потому что теперь нахлынули мысли о Пие – она всегда мечтала, чтобы Тува выросла в маленьком красном домике в деревне, с качелями в саду и маленьким огородом.

Он плакал не только потому, что Пия не увидит этого, – но и потому, что знал: она порадовалась бы всему новому в их жизни, хотя ее и нет больше с ними.

Адвокат протянул ему бумажный платок и негромко проговорил:

– Дагмар сказала, что вы с домом нужны друг другу. И, знаете ли, я думаю – она была права.

* * *

Билл и Гунилла взяли на себя заботы о нем, когда он вернулся из больницы. Несмотря на собственное горе. Халилу предоставили светлую и красивую гостевую комнату на первом этаже. Его небогатые пожитки из подвала уже были перевезены туда. И вещи Аднана. Билл обещал помочь ему написать письмо родителям погибшего. Халил хотел, чтобы они знали – их сын погиб как герой. И теперь в его новой стране нет человека, который не видел бы его портрет, не знал бы его имя. Он стал символом, мостом к шведам. Премьер-министр упомянул о нем в своей речи по телевидению. Сказал о том, что Аднан показал – человечность не знает границ и цвета кожи. Ибо он не рассуждал о национальности шведских подростков, их культуре и цвете кожи, когда кинулся спасать их. Премьер-министр сказал еще много хороших слов. Он говорил долго. Но именно об этом Халил хотел написать в письме к родителям Аднана.

Премьер-министр упомянул и Халила. Но в этом месте тот перестал слушать. Он не чувствовал себя героем. И не хотел им быть. Он просто хотел быть одним из них. По ночам ему являлись в страшных снах лица детей. Ужас в их глазах, смертельный страх и паника. Он думал, что никогда больше не увидит такого. Но страх в глазах детей здесь выглядел так же, как и дома. Никакой разницы.

По вечерам Билл и Гунилла сидели перед телевизором. Иногда держались за руки. Иногда просто молча сидели рядом, а отсвет от экрана телевизора освещал их лица. Пока им даже не позволили похоронить своего сына Нильса. Полиция не могла сообщить, когда они закончат обследование тела. Приезжали старшие сыновья, но потом они разъехались по домам, к своим семьям. Они не могли помочь родительскому горю, к тому же у них было свое.

Халил считал, что они не выйдут на регату. Без Аднана. Без Карима. Он скучал по Кариму, ломая голову над тем, где сейчас он и его дети. Однажды утром они просто исчезли.

На третье утро его пребывания в доме Билла и Гуниллы Билл сказал, что он поговорил с остальными и что они встречаются у яхты в десять. Просто взял и сказал. Не спрашивал. Просто поставил их перед фактом – что они поплывут. Без Аднана. И без Карима.

И теперь они здесь. И ждут стартового выстрела. Яхты в нескольких других классах уже выступили, на Даннхольмене собралась масса народу. Организаторам чертовски повезло с погодой, солнце светит на ярко-голубом небе. Но многие приехали для того, чтобы наблюдать результаты проекта Билла. Пресса и любопытные. Местные и туристы. Да, казалось, все жители Фьельбаки и ее окрестностей собрались на маленьком лысом островке. В Интернете Халил прочитал, что там жила шведская кинозвезда. Та, которой установлен памятник на маленькой площади в центре Фьельбаки. Имя было ему незнакомо, но однажды вечером Билл и Гунилла включили ему фильм под названием «Касабланка». Актриса была очень красивая. Немного грустная. Но красивая. Холодная шведская красавица.

Остров Халил видел ранее, но никогда не высаживался на него. Они много тренировались в оставшиеся до регаты несколько дней и опробовали трассу вокруг острова. Поначалу регата устраивалась лишь для малых яхт, для детей и подростков парусной школы Фьельбаки. Но с тех пор как несколько лет назад регата возобновилась, их класс тоже добавили. Он называется «С55», как сказал Билл.

Халил разглядывал Билла, стоящего у румпеля. Они поворачивали туда-сюда вместе с остальными семью яхтами своего класса, не сводя глаз с часов, чтобы оказаться в наилучшем положении, когда прозвучит сигнальный выстрел. Никто не говорил об Аднане. Но все знали – теперь это не просто соревнование, не просто мероприятие, способ убить время в ожидании сообщения, станет ли Швеция их новым домом.

Когда до старта оставалось три минуты, Халил снова взглянул на остров. Гул голосов – людей, пьющих кофе с булочками, играющих детей, фотографов и журналистов, стоявших группами и переговаривавшихся друг с другом, внезапно стих. Все собрались там, где будет дан страт. Взрослые. Дети. Журналисты. Жители Фьельбаки. Туристы. Халил увидел несколько знакомых лиц из центра для беженцев. Рольф тоже здесь. И Гунилла вместе со старшими сыновьями. Знакомые и незнакомые лица. Полицейские из участка. Все стояли молча и смотрели на их яхту. Рука Билла на румпеле побелела, он стиснул зубы.

Какой-то ребенок стал махать им. Потом замахал еще кто-то. И еще. Все собравшиеся на Даннхольмене махали их команде, когда они проплывали мимо. Халил почувствовал это всем телом. Это не малопонятный язык. Жест, означающий одно и то же во всех уголках света. Универсальный жест доброжелательности и поддержки. Халил помахал в ответ, чтобы показать – они видят и чувствуют. Ибрахим и Фарид тоже помахали в ответ, и лишь Билл продолжал смотреть прямо вперед, стоя на корме с прямой спиной. Но что-то заблестело у него в уголках глаз, показывая, что он тоже заметил.

Потом прозвучал стартовый выстрел. С идеальной точностью пересекли они стартовую линию. Публика на Даннхольмене продолжала махать; кто-то начал кричать, подбадривая их, и свистеть в два пальца. Звуки поднимались к ясному небу. Парус заполнился ветром и натянулся, яхта накренилась, красиво разрезая волны. На мгновение Халилу показалось, что он видит их лица в толпе. Амину, Карима, Аднана. Но когда снова взглянул туда, их уже не было.

* * *

– Как приятно, что тебе понравилась еда, – сказала Эрика, накладывая сестре еще одну порцию картошки, запеченной в сливках.

Сейчас, во время беременности, Анна ела как двухметровый мужик.

– Ты не одинока, – сказал Патрик и потянулся к сковородке со свиными котлетками. – Ко мне тоже наконец-то вернулся аппетит.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Дан. – Нас всех потрясла трагедия в клубе, но для тебя это было особенно… ужасно.

Он кивнул Эрике, которая достала для него бутылку минеральной воды. Она знала, что он не рискует пить вино – вдруг придется срочно везти Анну в роддом.

Патрик положил приборы. Эрика понимала – он не знает, что ответить. В этой истории пострадали многие – так много тех, кто оплакивает близких, так много жертв…

– Нам оказывают профессиональную помощь, – сказал он, вертя в руках бокал. – Поначалу мне казалось странным разговаривать с психологом, но потом… Наверное, в этом что-то есть.

– Я слышала, что фильм уже считается претендентом на «Золотого жука», – сказал Анна, чтобы сменить тему. – И Марии сулят первую премию.

– Не удивлена – учитывая, каким вниманием пресса окружала этот фильм, – сказала Эрика. – Но Мария, похоже, изменилась после смерти Джесси. Она не дала ни единого интервью.