–Ты изменял мне помимо этого случая?

–Нет,– решительно произнёс он.

–И даже во время полуторагодовалых отношений на расстоянии?– повела бровью я.

–Не изменял.

–И ты действительно бросил карьеру адвоката ради меня? Или же просто уже тогда начал понимать, что из тебя не выйдет толковый адвокат?– он промолчал целых пять секунд.– Так и знала. Спасибо за честность.

Развернувшись, на сей раз я не останавливаясь и не оборачиваясь вышла из тесного, и душного кафе на просторную, и промозглую улицу. По крайней мере он сделал великое одолжение гражданам этой страны, избавив массу народа от очередного третьесортного служащего в и без того неидеальной, фантомной машине “справедливого” судопроизводства.

Глубоко вдыхая отрезвляющий влажный воздух очередного серого осеннего утра, я шагала по направлению к своему автомобилю и думала о том, что конкретно в этом случае я виновата сама. По сути я была с этим человеком и позволяла ему быть рядом с собой не потому, что любила его, а лишь потому, что мне было удобно с ним: он мало задавал вопросов, мало трахался, мало требовал времени и тем более внимания, что не выматывало меня и прилично сберегало мои силы, то есть оставляло мне много времени для работы, которую я в своей жизни всегда ставила на первое место. У меня никогда не было семьи в нормальном её понимании, не было родителей, на примере которых я могла бы составить для себя хотя бы примерное представление о нормальных семейный отношениях. Нет, стоп… Я не из тех, кто все свои личностные проблемы без разбора спихивает на травмы детства, лишь бы только оправдать ошибки своего зрелого возраста или ошибки находящихся рядом с собой людей. Если я и виновата в своих провальных отношениях с Диланом, так только отчасти, и в них никак не виновны мои отсутствующие родители.

Только настроение себе перед судом испортила этой совершенно дурацкой встречей… Нужно заректись, что больше никогда не позволю этому человеку присутствовать в моём пространстве ни единым звуком, не то что полноценным словом.

А тем временем настроение продолжало ухудшаться. Стоило мне только подъехать к зданию суда, как мой автомобиль облепила толпа журналистов и фотографов, за последние три недели наводнившая Роар, словно слепни в неблагоприятный для их появления сезон. В итоге пришлось продираться через эту жаждущую сенсаций толпу, буквально локтями распихивая наседающих со всех сторон репортёров, которые, казалось, окончательно сорвались с моральных цепей и теперь были готовы растерзать меня на тысячи кусочков, лишь бы вырвать из моего горла хотя бы незначительный звук. Благо меня вскоре заметила пара охранников, приставленных к дверям здания суда – они оттеснили кровожадную орду в сторону от меня. Лишь немного мне полегчало только после того, как я сдала в гардероб свой изрядно помятый из-за продирания через толпу плащ и наконец встретилась с Арнольдом. Подойдя ко мне сзади, он, едва заметно коснувшись моей поясницы, поинтересовался, как я себя чувствую, и я ответила ему, что чувствую себя нормально, что было недалеко от правды, так как его появление действительно немного оттенило моё в целом паршивое настроение. И пусть я была не в настроении, предчувствуя опасность со стороны молодого судьи, поставленного на рассмотрение дела Ламберта, всё же я пребывала в полной боевой готовности. Сегодня я возьму за шкирки и вытащу на всеобщее обозрение подлеца, из-за действий которого были убиты мои родители и пострадали многие другие жизни. Завтра, послезавтра, а может и позже, но на судебную арену обозрения я обязательно вытолкаю пинками и то животное, которое растерзало не только моих родителей. Он ответит за свои зверства. Все ответят.

Ещё задолго до того, как суд над Стэнли Ламбертом был признан обществом грандиозным, он уже обещал стать по меньшей мере самым ярким событием за последние несколько десятилетий в Роаре – первое место было отдано истории Больничного Стрелка. Хотя слушание и было открытым, из-за количества пострадавших от рук Ламберта и Маккормака, близких родственников жертв и побочных участников разбирательства, местá в зале суда были ограничены.

Впервые за двадцатилетнюю историю существования здания суда вместительность его главного зала оказалась недостаточной, из-за чего в результате даже прессу ограничили в доступе: процесс изнутри будет освещать всего три канала. Повезло, что мы не в каком-нибудь Нью-Йорке, где залы судов, холлы и даже улицы гораздо более вместительные – там бы всем действующим лицам этого заседания действительно потребовались бы телохранители, так как журналисты, терроризирующие Роар и его окрестности уже третью неделю, отличались крайне агрессивным напором. На прошлой неделе одна матёрая журналистка явилась в школу имени Годдарда под предлогом поговорить с учителями об их погибшей от рук Больничного Стрелка коллеге Ванде Фокскасл, но не остановилась на учителях и, проникая в кабинеты младших классов, начала разыскивать Берека и дочь Ванды, Мэлори, чтобы пообщаться с детьми “с глазу на глаз”. В тот день я не отвела Берека в школу из-за толпы журналистов, отныне ежедневно поджидающей нас на подъезде в школу, но Мэлори Фокскасл в школе была, и та бестактная журналистка, давно атакующая семью Фокскасл, добралась до неё. Для обычной школы найти нового учителя в самом разгаре учебного года было бы сложно, но только не для школы имени Годдарда: после гибели Ванды Фокскасл администрация достаточно оперативно нашла замену миссис Фокскасл, взяв на должность учителя младших классов молоденькую мулатку мисс Паркер – её, как высоко оцененного и многообещающего молодого специалиста, переманили из обычной школы. Именно мисс Паркер отбила заплаканную до бордового цвета лица Мэлори от нахальной журналистки и её фотографа, а уже на следующий день, в одном из самых популярных новостных журналов штата Мэн, появилась статья с фотографией зарёванной малышки под авторством этой стервы: “Главные жертвы – дети”. С учётом того, что мать Мэлори Фокскасл в каком-то смысле была убита из-за меня – Лурдес и Ричард целясь в меня попали в неё – я не смогла отвести взгляд от той боли, которую эта лживая, нахальная, грубая мерзавка нанесла Фокскаслам. Байрон уже позаботился о том, чтобы эту журналистку, вместе с её криворуким фотографом, лишили профессиональной аккредитации. Это не умолит моей вины перед семейством Фокскасл, но хотя бы немного убаюкает мою боль… По крайней мере, я на это надеюсь.

В зал суда всё ещё не впускали, поэтому мы стояли одной большой толпой в коридоре неподалёку от входа в него. Помимо всей моей семьи, рядом со мной находился Байрон, а вскоре к нам присоединились мать и брат Рины. Миссис Шейн за эти годы сильно постарела и в свои шестьдесят один выглядела минимум на пять лет старше своего реального возраста, а Грэм откровенно возмужал и покрасивел. Сначала Шейны обсуждали только радостный факт того, что личность убийцы Рины наконец установлена. Они нерушимо верили в то, что благодаря упорности действующего следователя Пейтон Пайк, убийца рано или поздно будет пойман. Однако после того, как к нам присоединилась жена Грэма, Джованна, все сразу же переключились на тему подмены младенцев. Ламберт поменял Джованну с Оливией Фейбер сразу после их рождения, и эта информация откровенно сложно воспринималась не только Джованной, Оливией и их родителями, но и их ближним кругом. Вскоре тема обсуждения перебросилась на коллегу Грэма Шейна, Раймунда Хоггарта, бывшего парня Рины, и его жену, и их новорождённую дочь, и таким образом все незаметно сосредоточились на беспокойстве о своих, и чужих детях. Моя мать так остро и так ярко сочувствовала пострадавшим от подмены детей родителям, что я, чтобы отвлечься от глубины её сочувствия граничащего с безотчетной болью, начала блуждать взглядом по небольшим скоплениям людей, неустанно прибывающим по коридору и неумолимо стремящимся ко всё ещё закрытым дверям зала суда. Вдруг заметив Оливию с её родителями – не биологическими, а теми, которые её воспитали – в компании с Пенелопой, Одриком и его отцом, мистером Лютером Темплтоном, я с силой сжала зубы, отметив, как их компания сосредоточена на взволнованном старике. Оказывается, в далёком прошлом Лютер Темплтон был одноклассником Ричарда Маккормака, и хотя не водил с ним дружбу, всё же его сильно задело, что он когда-то так близко знал Больничного Стрелка. Мистер Темплтон, в отличие от энергичного и хорошо сохранившегося Маккормака, в свои семьдесят четыре выглядел не очень бодро и даже болезненно, так что неудивительно, что его сын и невестка с таким беспокойством отнеслись к его непреклонному желанию присутствовать на суде над сыном Стрелка. По сути, Темплтоны пришли поддержать потрясённую Оливию и её гораздо более потрясённых родителей, а также растоптанную горем старшую сестру Пенелопы, Рене Ламберт, но как бы старик Темплтон не сдал свои позиции из-за всего этого стресса…