Мы продолжали смеяться, как вдруг в комнату вбежал Берек в своей новой любимой пижаме, выбранной ему его обожаемым отцом.

–Я тоже не люблю маракуйю!– остановившись прямо перед нами, сжав перед собой кулаки, забавно выпалил он.

–Но ты даже никогда её не пробовал!– мой смех, то ли от выпитого вина, то ли от ощущения безмерного счастья, становился всё менее сдержанным.

–Я похож на папу, а значит я тоже не люблю маракуйю!– парировал ребёнок.

–А я думала, что ты похож на меня,– наигранно выпятила нижнюю губу я.

–Я тоже так думал, пока в зеркало не посмотрелся!– уже залезая на руки Байрона, отвечал малолетний гений.– Я точно как папа! У нас и цвет глаз одинаковый, и цвет волос, и даже цвет лица совпадает!

От слов о схожести цвета лица мы с Байроном одновременно не выдержали и ещё громче брызнули смехом. В итоге Байрону пришлось повторно укладывать своего сына спать и даже брать с него честное слово о том, что он не покинет свою спальню до наступления рассвета.

Повторно вернувшись в гостиную, Байрон вдруг не сел рядом со мной, а направился к резному комоду, стоящему в конце комнаты. Достав из него нечто, он уверенным шагом направился прямиком ко мне, и я, поняв, что в ближайшие секунды меня что-то ожидает, села на край дивана. Поставив опустевший бокал на журнальный стол и положив руки на колени, я улыбнулась в ответ на сосредоточенно-хмурое выражение лица своего мужчины.

Сначала я даже не поняла, что именно происходит. Мне определённо точно понадобилось не меньше десяти секунд, чтобы осознать, что Байрон Крайтон опустился передо мной на одно колено и протянул в моём направлении открытую коробочку из красного бархата, на дне которой блестело кольцо с большим белым камнем, ограненным камушками поменьше – а ведь я даже не разбиралась в каратах!

Вместо ответа я расплакалась. По-настоящему. Как будто получила не предложение, а удар в живот. Я ничего не могла с собой поделать: пряча лицо в ладонях, я ревела и ревела, и никак не могла остановиться… В итоге Байрону даже пришлось принести мне стакан воды из кухни, но остановить слёзы я смогла только ещё через несколько минут. И тогда, положив руку мне на спину, он вдруг заглянул в мои глаза таким испуганным взглядом, как будто позволил себе подумать, что потерял меня… Я бы смотрела на него именно таким взглядом, если бы позволила себе подумать столь страшную мысль.

–Ты не выйдешь за меня?– его голос звучал аккуратно и одновременно по-мальчишески напугано.

От недоумения я сначала всхлипнула и лишь после выпалила:

–Я люблю тебя!.. Конечно я выйду за тебя замуж!

Пока он надевал на мой дрожащий палец дорогущее и красивейшее из всех колец, которые я только видела в своей жизни – он остановил свой выбор на бренде RioR – я вновь расплакалась, но на сей раз моя мини-истерика вызвала у моего жениха не испуг, а серию радостных смешков. Дождавшись, когда я вновь успокоюсь, он, сжав мою ладонь с большей силой, вдруг произнёс глядя мне прямо в глаза:

–Я хочу, чтобы ты родила от меня ещё детей. Хотя бы ещё двух. Мальчика и девочку. Я хочу видеть, как они растут в твоём животе, как приходят в этот мир, как делают свои первые шаги в нём, говорят свои первые слова и удивляются своим первым зубам.

–“Хотя бы” ещё двух?– пьяно не от вина, а от любви, заулыбалась я.– Может быть, ты имел в виду “ещё аж двух”?

–Нет, хотя бы, Тесса. Хотя бы двух – не меньше, но можно больше.

Прикусив нижнюю губу, я судорожно вздохнула и вздрогнула от выплаканных минутой ранее слёз счастья.

–Я согласна. Дети от тебя рождаются не только смышлённые, но и безумно красивые.

–Родим мальчика и девочку?

–Родим,– уверенно заключила я, и Байрон радостно заулыбался, и сжал мои руки ещё крепче, а я, вспомнив о его желании говорить правду вслух и посвящать своего партнёра в свои мысли, вдруг решила признаться.– Знаешь, я так счастлива была только один раз в жизни: вночь зачатия Берека. Это была новогодняя ночь… Тот презерватив всё же порвался.

–Да, я уже в курсе,– довольно усмехнулся красавчик, и в следующую секунду мы уже целовались.

Впрочем, с заведением детей мы не собирались слишком торопиться. По крайней мере в ближайшие пару месяцев. Поэтому в ту ночь, обнаружив упаковку презервативов пустой, мы остановились, и вместо секса Байрон рассказывал мне о том, что, оказывается, ещё в сентябре решил, что сделает меня своей женой: считал, что я бросила его, но всё равно хотел, чтобы даже та версия меня, которая ошибочно казалась ему предательской, была рядом с ним. В той версии нашего воссоединения он не надеялся на счастье, думал, что, скорее всего, мы оба будем страдать, но от самой идеи привязать меня к себе никак не мог отрешиться, а потом… Всё разрешилось.

В ночь нашей тайной помолвки мы решили, что никому не расскажем о наших планах на совместное будущее, даже самым близким людям не сообщим. Пока не заключим официальный брак – будем молчать. Об этом событии будем знать только мы и Берек, которого мы оповестим непосредственно перед реализацией церемонии обмена кольцами и клятвами. Мы поженимся в начале следующего года, чтобы не вплетать нашу счастливую дату в текущий год жутких и одновременно исцеляющих потрясений. Церемония пройдёт в Канаде, в уютном домике со стеклянной крышей, через которую мы будем наблюдать за роскошным, на самом деле фантастическим северным сиянием. В Канаду мы втроём уедем сразу после Рождества, там же я куплю себе самое красивое из всех возможных свадебное платье, чтобы Байрон навсегда запомнил меня самой красивой невестой в мире. И реализовывать план рождения мальчика с девочкой, появление которых мы представляли себе в течение ближайших пяти лет, мы начнём с нашей неповторимой брачной ночи. Той самой, которая в наших мечтах протекала под сияющим куполом северного сияния.

Мы так решили. И как только решение было принято, каждый из нас начал всем сердцем надеяться на то, что у нас получится достичь каждого пункта нашего “счастливого” плана. Нам не хотелось бояться – нам хотелось быть счастливыми. И мы были счастливы. И не боялись.

Стоя перед зеркалом в ванной комнате и застегивая верхние пуговицы своей новой чёрной рубашки, я пыталась унять беспокойство, но у меня это получалось на удивление плохо. Предварительное слушание по делу Стэнли Ламберта состоялось два дня назад и прошло гладко. Сегодня состоится суд, за течением которого будут наблюдать все Штаты. И уже сейчас я предвижу своё неполное удовлетворение результатом грядущего судебного заседания. Именно из-за того, как гладко прошло предварительное слушание, я всерьёз предчувствую неудовлетворение, которое, скорее всего, накроет меня с головой ещё до полудня текущего дня.

Судебная система США в реальности представляет собой более сложный механизм, чем тот, который демонстрируется голливудскими режиссерами. В большинстве случаев решение касательно дальнейшей судьбы обвиняемого выносит вовсе не суд присяжных, хотя именно на него в своё время возлагали утрированно большие надежды отцы-основатели, ожидая от подобной системы организации объективного судопроизводства и достойную конфронтацию тирании. В реальности, зачастую на приговор самое мощное влияние оказывает именно концепция “признательных сделок”. Такие сделки заключаются вовсе не на открытом слушании, а вне зоны досягаемости любопытных глаз, то есть за кулисами процесса. Совершенно естественно, что обвиняемые, особенно в уголовных делах, чаще всего изначально отказываются признавать свою виновность. Соль же сделки заключается в следующем: обвиняемый обычно признаёт свою вину в менее тяжком преступлении, а взамен на подобную сговорчивость прокуратура обычно соглашается снять с него более тяжкие обвинения, из-за которых загнанному в угол преступнику грозил бы гораздо более внушительный срок. Совершенно очевидно, что от подобной сделки обвиняемый выигрывает, а прокуратура, в свою очередь, приобретает возможность относительно легко и зачастую быстро закрыть очередное дело, что приравнивается к экономии государственных ресурсов. То есть прокуроры изначально заинтересованы в скорейшем признании обвиняемого в его виновности не столько из-за соображений долга, сколько из-за нежелания тратить лишние финансы и время на процесс. Они обещают обвиняемому, что перед вынесением конечного приговора обратятся к судье с просьбой учтения своевременного признания, и обычно подобные признательные сделки в итоге и решают всё. К примеру, несколько лет назад в США меньше пяти процентов уголовных дел дошло до суда, то есть более девяноста пяти процентов дел завершились именно признательной сделкой. Однако ещё ни одна из созданных человеческом систем не была признана идеальной, тем более судебная. Подобные признательные сделки имеют крайне коварное двойное дно. С одной стороны, при действующей системе случается, что невиновные люди иногда оговаривают себя, выдавая себя за виновных. Зачастую подобное происходит потому, что невиновный обвиняемый сильно недооценивает потенциал своей защиты или значительно преувеличивает настроенность прокуратуры, а также серьёзность доказательной базы. А ещё подобные сделки слишком откровенно дают реальному преступнику прекрасную возможность избежать полноценного наказания. Естественно добросовестные судьи не желают наказывать безвинных людей и потому суд принимает ряд мер, которые, по идее, должны помогать отсеивать невиновных, оговаривающих себя, от действительно виновных. К примеру, протокол соответствующих церемоний взыскивает, дабы обвиняемый крайне ясно и подробно изложил детали преступления, в котором он желает признаться по признательной сделке. Случаи, когда судья не находит признание подсудимого убедительным и отклоняет его, хотя и имеют место быть, но случаются крайне редко. А тем временем, при условии существования “признательных сделок”, на которых, по сути, зиждется система, право признать свою вину и тем самым облегчить своё наказание в конституции США не прописано. Итак, система неидеальна, так что же при такой системе может ожидать Стэнли Ламберта? А ожидать его может очень многое.