— Кристофер! — закричали обе в один голос.

Дебора внезапно оробела и не сдвинулась с места, в то время как Сара кинулась ему на шею. Он схватил ее и закружил.

— Ты вернулся! — кричала она.

— А ты так выросла! — Он поставил ее на землю, и они дружно рассмеялись. Потом Кристофер повернулся к Деборе.

— Привет! — сказал он.

— Привет, Кристофер. Добро пожаловать домой.

Они стояли под каштаном, по их лицам плясали блики, которые солнце бросало сквозь листву, и смотрели друг на друга. Каждый из них думал о том, что четыре года поначалу казались им вечностью, но теперь, когда разлука позади, им вдруг стало казаться, что они и глазом не успели моргнуть. Кристофер удивлялся тому, как изменилась за это время Дебора, превратившись из озорной четырнадцатилетней девчонки в прелестную молодую женщину, а Дебора пыталась понять, куда делся тот неуклюжий, долговязый семнадцатилетний парень и кто этот красивый мужчина, который стоял сейчас перед ней.

— Ты выросла, — тихо сказал он.

— Ты тоже.

Снова воцарилось молчание. Потом Сара спросила:

— Где мама?

— В твоей хижине, жалуется, что нет угали и что твое поведение просто недопустимо.

Сара со страдальческим видом подняла глаза к небу, потом сказала:

— Пойду поищу бабушку. Она, наверное, в деревне. О, Кристофер! — Она снова обняла его. — Как я рада, что ты вернулся! Скажи мне, что ты приехал навсегда и больше никогда не уедешь.

Он рассмеялся:

— Я больше никогда отсюда не уеду.

Сара убежала, скрывшись за деревьями. Дебора и Кристофер остались одни.

Она не могла поверить в то, что он и в самом деле стоял теперь перед ней — после четырех лет переписки и телефонных звонков на Рождество, в течение которых она скучала по своему закадычному другу и товарищу по детским играм, росла и замечала, как ее дружба превращается в любовь женщины к мужчине. Она видела странные, волнующие сны о нем, тосковала по нему, лежа в постели с открытыми глазами и уже не переживая их совместные детские приключения, как это было раньше, а придумывая романтические свидания. В отсутствие Кристофера Матенге Дебора влюбилась в него, и теперь эта любовь сделала ее неожиданно робкой.

— Я скучала по тебе, — призналась она.

— Я тоже скучал по тебе, Деб. Не могу передать, что значили для меня твои письма. — Он сделал несколько шагов к ней, но остановился и устремил взгляд за реку. — Леса больше нет…

Дебора посмотрела в ту же сторону, на шамбы, которые, будто аккуратные заплатки, покрывали склон холма до самой верхушки. Когда они с Кристофером были детьми, лес доходил до самой кромки воды. Затем новое африканское правительство выделило эту землю переселившимся сюда кикую, которые тут же принялись вырубать лес и распахивать землю под поля. Теперь здесь было много хижин — уже не круглых, как раньше, а квадратных, как это принято у мзунгу, но все так же построенных из глины и навоза и крытых слоновьей травой. А по обочинам пересекающихся немощеных улочек было припарковано несколько видавших виды автомобилей.

Дебора посмотрела на Кристофера и подумала, что он тоже очень изменился. Откуда взялось это стройное мускулистое тело, эти широкие квадратные плечи, которые плотно натягивали ткань рубашки? В его позе было столько гибкости — он напомнил Деборе морани племени масаи, которые кочевали по долинам Амбосели. Это были необыкновенно красивые молодые мужчины, стройные и поджарые, достаточно чванливые для того, чтобы считать себя самой красивой расой на земле. Кристофер создавал подобное впечатление, вот только в нем не чувствовалось и намека на самолюбование. Он повернулся и улыбнулся ей так, как ни один морани никогда не смог бы улыбнуться.

— Как Англия? — спросила она.

— Холодная и дождливая. Я рад, что вернулся домой.

Он и говорил теперь по-другому Акцент кикую, который всегда присутствовал в его речи, исчез. Кристофер больше не смешивал «л» и «р», как это делают кикую, ведь в их языке нет звука «р». Он говорил на правильном языке выпускника Оксфорда, кем и являлся.

— Как поживает твоя тетушка? — спросил Кристофер.

— Замечательно. Работает много, как никогда. Я напоминаю о том, что ей уже восемьдесят три и что следовало бы проще ко всему относиться. Но тетя Грейс считает, что, если она выйдет на пенсию, миссия без нее развалится.

— Возможно, так оно и будет.

Дебора смотрела в его солнечные очки. Она чувствовала себя несколько комфортнее оттого, что очки защищали ее от его глаз.

— А твоя мать? Что от нее слышно?

В голове у Деборы всплыло воспоминание. Ей было восемь лет, и она была в охотничьем домике «Килима Симба». Ей захотелось в туалет, и она выскользнула из своей палатки. Проходя мимо палатки своей матери, она услышала голос: «Дебора для меня ничего не значит, Джеффри. Я договорилась с тетей Грейс, что она будет жить у нее».

— Мама нам теперь очень редко пишет, — ответила Дебора, думая о последнем письме от матери, формальном, безразличном. — Но она говорит, что дела на овечьей ферме идут хорошо, и Австралия ей все так же нравится. На каждое Рождество она посылает тете Грейс и мне по шерстяному свитеру.

Они снова замолчали. Глаза Кристофера по-прежнему были скрыты за солнечными очками, Дебора же смотрела на реку, на прозрачную воду, которая перекатывала гальку и водоросли.

Стояла необычайная для августа жара; казалось, зной сочится из самой земли и окутывает их жаркими волнами. Дым от печей в домиках кикую наполнял воздух острым кисловатым запахом. Со стороны поля для регби раздавались крики игроков; среди кофейных деревьев мистера Сингха урчали моторы. На руку Деборы села пчела, она смахнула ее.

Кристофер снова осмотрелся, медленно поворачиваясь, чтобы вобрать в себя всю окружающую его картину, бесчисленные фермы, которые покрывали теперь местность. А ведь когда-то здесь была непроходимая чаща. Столетия назад здесь шли войны с масаями, его предки поклонялись деревьям и диким зверям, а не так давно тут нашли прибежище борцы за свободу May May. Теперь же всюду, насколько хватал глаз, были заплатки зеленого цвета, аккуратно поставленные на красной ткани земли. Полуголые ребятишки пасли коз и коров; женщины пололи сорняки, согнувшись над грядками, или собирали овощи. Это был мирный, спокойный пейзаж, и Кристофер страшно скучал по нему все четыре года учебы в Англии.

Наконец он снова посмотрел на Дебору, которая стояла в луче солнечного света, задумчиво глядя на воду, совсем как в тот день, десять лет назад, когда он впервые встретил ее.

Он подумал о письмах, которые она ему посылала раз в неделю, в течение четырех лет. Он все их бережно сохранил.

Поначалу Кристофер, с одной стороны, тосковал по Кении, но одновременно был захвачен новой жизнью в Оксфорде. Тогда он лишь скучал по веселому товарищу своих юных лет, по чудесной маленькой девочке, которая сделала его жизнь с бабушкой более веселой. Он скучал по Деборе точно так же, как по Саре и матери, как по своим товарищам, с которыми вместе играл в регби.