Степка сроду такой жуткой песни не слыхал, и его пробирает дрожь. Надо же, едва успокоился, а тут снова да ладом. Становится невыносимо тяжко на сердце, в голове все мешается – еще двух призраков ему не выдержать. Накидывает телогрейку, нахлобучивает шапку и выскакивает на крыльцо. Замирает там в нерешительности – куда бежать? Луна заливает двор зеленовато-белым сиянием, черные корявые тени ползут от ограды. Страшно стоять ночью одному на краю деревни и знать, что в избе умирающим голосом поет бабка.

Мороз стягивает лицо, забирается под одежду. Степка лихорадочно соображает, что ему делать: возвращаться в дом сил нет, до Маркеловых бежать далеко, замерзнешь. И тут его осеняет – бабка Анфиса!

Она живет неподалеку и поможет. Позавчера они вдвоем с отцом долго откапывали ее землянку из-под снега. Сугробами ее занесло по самый накат, насилу пробились к двери. Так бы и сидела взаперти, если бы бабушка не додумалась послать их проведать – жива ли ее товарка. Накануне снеговертило всю ночь. Почему бабка Анфиса до сих пор ютится в землянке, Степка не знает. После войны землянок в деревне много появилось, но сейчас переселенцы понемногу разъехались или отстроились. Одна Анфиса не сумела устроиться, живет одна.

Временами она подживалась у них. Весной да осенью, когда ее подтапливали скатывающиеся со склона сопки ручьи. Потому, наверное, их и называют в деревне: подруги не разлей вода. Бабка Анфиса – ворожейка. Это всем известно. Заговаривает и лечит людей травками. Но не всех, кому-то и отказывает. Тому, кто сильно грамотный или плохо себя ведет.

Степка быстро шагает по снежной улице и верит, что Анфиса быстро приведет в чувство его бабушку. Отводилась же она с ним, когда он перелетел через руль велосипеда и трахнулся головой о кирпич. Целый день лежал без памяти. Стряхнул голову, никакие таблетки не помогали. Так бы и мучился, если бы бабушка не отвела его в землянку. Анфиса измерила веревочкой голову от лба до затылка и взялась мять да тереть. Степка только покряхтывал, больно было волосам. И выправила – как рукой сняло ломоту и тошноту.

– Стряслось что? – открывая ему дверь, сразу спросила Анфиса. – Ночь на дворе, а ты шастаешь….

– Лежит, заговаривается, – с порога зачастил Степка, проглатывая окончания слов. – Двоих сыновей встретила, остальных ждет. Сейчас поет песню про вещуна, а до этого все частушки исполняла. Родителей дома нет, не знаю что мне и делать. Страшно….

Бабка Анфиса молчит и споро собирается.

– Подожди-ка, где-то у меня отвар был. Поможет ли? – ворчит она, перебирая склянки на полке. – Старость не лечат.

Наконец, находит, заворачивает в чистую тряпицу и выходит со Степкой на улицу. В избе она торопливо скидывает шаль, разувается и проходит за перегородку.

– А-а, Анфиска явилась, – слышится оттуда. – Скидавай обдергайку-то, чаевничать будем. Видишь, какая радость у меня приключилась. Все сыны ко мне вернулись… Ты их мне не заслоняй, не заслоняй, я еще сама на них не на смотрелась. Глянь, какие они у меня бравые, только вот что-то с лица будто серебровые. Или это у меня в глазах так морошно?

– Ты вот что, Аксинья, очнись, никого тут нет. Хватит чудить, подруга, давно уж померли они. Попей лучше отвару, помогает…

– Это ты сама померла, а мы живы, – сухо отвечает бабка и вскрикивает из последних сил: – Сыночки, где вы? Ты куда, ведьма проклятая, их дела? Спугнула! Ушли родимые, – хриплый стон обрывается в горле.

Степка видит, как Анфиса пытается напоить ее отваром, но бабка отталкивает банку, с закрытыми глазами водит рукой перед грудью, будто отгоняет кого. Встревоженная Анфиса поворачивается к Степке и жестом посылает его бежать за родителями.

Степка пулей выскакивает за дверь. Но бежит недолго. Мороз до хруста прокалил ночь. Он сбавляет шаг, зажимает рот вязаной варежкой. Снег скрипит под ногами, как крахмал в холщовом мешочке. Огромный серебряный шар застыл в черном, смоляном небе и пронизывает его ледяными иглами. От дикой стужи и переживаний в его худенькой груди что-то съеживается в комочек. А и съеживаться-то, кажется, там еще нечему.

Луна делает Степку невесомым и прозрачным. Как во сне бредет он по ночной улице, словно сам с собой играет в таинственную игру, неведомо кем занесенную в глухую деревню. В такие вот лунные ночи собираются ребятишки на чьем-нибудь дворе. Выбирают поводыря. Плотно завязывают глаза, берутся за руки и, повинуясь чужой воле, спотыкаясь на каждом шагу, долго кружат по переулкам и огородам. Хлопают калитки, шуршит под ногами сено. Наконец, останавливаются, гадают, куда их завел поводырь. Но вот сброшены повязки, освобождены от слепоты глаза. Все в веселом ужасе озираются по сторонам. Екает сердце: темень кругом, мертвая тишина, а рядом кто-то вздыхает нечеловеческим голосом. Так стонет нечистая сила! Прыскает самый смекалистый, визжат и хохочут от восторга остальные – на одном месте кружились, в стайку зашли да напоролись на сонную корову.

Случилось, выбрали они однажды не того поводыря в своей лунной игре. Он водил, водил их, кружил головы, не зная, чтобы еще учудить. А вывел за околицу и поставил спиной к луне на вершине сопки. И странное дело, никто не спешил стянуть с глаз повязку. Обомлев, слушали они до звона в ушах ночь. Со всех сторон обвевал их легкий, как дыхание, ветерок, и будто неведомая сила пыталась приподнять над землей. Не желая отрываться, Степка первым снял повязку и обмер. Перед ним простирался невиданный мир: мрачный, пустынный, оледенелый. Ни живого огонька, на теплого светлячка не угадывалось в этом гулком онемевшем пространстве. Что высмотрели другие, незнамо. Степка в следующий после этого открытия миг бросился бежать. За ним остальные. И что им тогда привиделось, чего так устрашились? Поди теперь разберись.

Степка дошел до клуба и собрался было свернуть на другую улицу. Но увидел, что далеко внизу навстречу ему идут мать и отец – кто еще в такое время по деревне бродить станет? Поджидая их, он остановился у афиши, объявляющей желанное кино про войну. И удивился, что нарисована она почти точь-в-точь, как он себе представлял: танки, самолеты, бегущие в атаку бойцы. Он даже про мороз забыл. В призрачном, плавно колеблющемся свете солдаты шевелились как живые. Поверженные враги лежали как мертвые. «Не будут к нам лезть, боролись бы тоже за мир, целы остались», – рассуждает Степка. И дает нашим бойцам знакомые имена: вот бежит дядя Петр, бок о бок с ним – дядя Василий, чуть поодаль – дядя Иван, а впереди всех – дядя Трофим.

Луна раскалилась добела, насквозь прожигает маленького и худенького Степку. Он одиноко стоит под ней, под студеными небесами. И знать не знает, что такую же вот луну, похожую на новенький двугривенник, в последний раз он увидит под Кандагаром. Но это будет не скоро, он пока и слыхом не слыхивал о такой местности – географию в школе им преподавал отставной майор.

Проснулся Сергей внезапно, будто и не спал вовсе – так, на мгновение прикрыл глаза, а тут кто-то провел ледяной ладошкой по лицу, и от этого прикосновения помертвело сердце. Он долго лежал с закрытыми глазами, чувствуя на лице холодный взгляд бездонного черного неба. Незримый свет его пронзал стекло вагонного окна, и вслед за ним просачивался в купе студеный воздух.