Вагон покачивало на быстром ходу, и бег его был плавным, убаюкивающим, но сердце, захваченное врасплох внезапным пробуждением, колотилось испуганно и не в такт ровному движению. Ощущение одиночества, потерянности охватило Сергея. А скорый поезд все грохотал в морозной тиши, неудержимо мчался по заснеженной бескрайней равнине.

Колеса под днищем вагона захлебывались в скороговорке. Сергей слушал их стукоток и думал, что хорошо ехать туда, где тебя ждут хорошие люди или дело по душе, а лучше всего спешить домой – нет станции желанней. Но скорый поезд уносил его в обратную сторону, и поездка эта не сулила ему ничего, кроме беспокойства.

Над головой дребезжала тонкая пластмассовая обшивка, казалось, ткни в нее пальцем – пробьешь насквозь ненадежную стенку, и тут же ворвется в купе свистящий за окном ветер. Сергей приподнялся, сел на скомканной постели и посмотрел за темное стекло. Там было одно черное, растворившее в себе все другие краски небо.

Сергей включил маленький ночник в изголовье, но свет не зажегся, и он близко к окну поднес часы, пытаясь разглядеть тонкие стрелки. Половина пятого – скорее угадал он, чем рассмотрел циферблат. Прошло несколько минут, и ночное небо оказалось не таким уж безнадежно беспросветным: подсвеченное снегом снизу, в вышине оно слабо мерцало рассыпанными пылинками далеких звезд. Самая крупная звезда вдруг стронулась с места, поплыла, увеличиваясь, по ходу поезда и сгинула во тьме. Одинокий самолет поморгал, помаячил бортовым фонарем, и этот зажженный человеком огонек вырвал Сергея из тоскливого одиночества. Он прикоснулся виском к стеклу, ледяной ожог прояснил голову, и к нему пришло отчетливое понимание всей этой поездки, затеянной не по собственной воле. На соседней полке бесшумно и чутко спал человек, вырвавший его из налаженной жизни.

…Телефонный звонок застал Сергея врасплох. День уже катился к вечеру, последние лучи солнца вот-вот должны были мазнуть заиндевелые окна лаборатории, оставляя на белом густые розовые блики. Ему не хотелось отрываться от работы, но телефон не замолкал, настойчиво трезвонил в углу комнаты, и он снял трубку:

– Сергей? Миронов? – не то спросил, не то утвердительно сказал незнакомый мужской голос. – Я тебя, Сережа, на проходной дожидаюсь, с начальством договорился, с работы тебя отпускают…

Этот уверенный голос удивил Сергея: никто не говорил с ним так бесцеремонно и загадочно. В трубке осторожно потрескивало, шуршало. Он помолчал, перебирая в памяти, кто бы это мог быть, а тем временем сами сложились сухие слова:

– Извините, а с кем я говорю?

Не до дурацких интригующих разговоров, а тем более встреч было ему сегодня. Телефонный звонок оторвал от важного дела: еще полчаса, и он сумел бы связать воедино обрывки мыслей и, как казалось, решить наконец задачу, над которой ломал голову несколько месяцев. Так оно и случилось бы, не помешай ему этот звонок – почему-то уверился Сергей.

– С родней ты говоришь, жду на проходной! – твердо ответил собеседник, и в трубке звенькнуло, запульсировали короткие гудки.

Минуту еще Сергей пережидал замешательство, потом накинул куртку на белый халат и побежал по заводскому двору, вминая ботинками хилый снежок, едва припорошивший землю. Всех своих родичей он знал наперечет, по голосам признавал – благо, не густо их было со стороны матери. «Ошибся, должно быть, человек, спутал с кем, мало ли в городе людей с одинаковой фамилией», – совсем утвердился Сергей в своей догадке, завидев в проходной высокого мужчину в форме морского офицера. Среди его родни сроду военных не было. И, успокоенный этой мыслью, шагнул навстречу. Офицер строго и внимательно всмотрелся в лицо Сергея, улыбнулся и облегченно вздохнул:

– Да, Иван…

– Вы меня с кем-то путаете, товарищ, – спокойно произнес Сергей, заранее готовый легко простить зря побеспокоившего его человека – с кем не бывает.

Но военный смотрел в его глаза без тени растерянности, будто и в самом деле хорошо знал Сергея, и тому стало не по себе от настойчивого взгляда. Он осекся, убрал с лица вежливую улыбку. И странное дело, почудилось в эту минуту, что когда-то встречался с этим человеком, но так давно – не упомнить. Где, когда – лихорадочно пробежался он памяти, перебирая встречи, знакомства, лица. Ни одной зацепки. И в этот момент как бы со стороны увидел себя, виноватого и бестолкового. Стыдно забывать людей, которые не в подгулявшей компании в друзья набиваются, а сразу называют себя родней. И ему почти захотелось, чтобы этот решительный военный и впрямь оказался родичем.

– Нет, Сережа, ни с кем я тебя не спутал, – мягко улыбнулся офицер и протянул руку. – Давай знакомиться. Я твой дядя Степан Васильевич. По отцу, – заметив недоумение Сергея, добавил он тише.

Сергей опешил. Отца своего он не то что не знал, не помнил даже. Не было у него отца. Одно лишь знал – оставил его родитель, когда он еще под стол пешком ходил. В далеком детстве всплывали неясные воспоминания об отце, но он не удерживал их в себе, не хранил, всех мужиков тогда готов был папой называть. Мать Сергея во всем была женщиной решительной – рвать так навсегда – и не оставила сыну ни одной фотографии супруга – нечего, мол, ему знать облик человека, бросившего ее с малым ребенком.

Пацаном он часто вязался к ней с расспросами: расскажи да расскажи, каким был отец, почему с нами не живет. Она отвечала неохотно, отмахивалась от приставаний. Скоро отпала охота у Сергея расспрашивать – мать быстро втолковала, что лучше на свете им одним жить, чем с подлецом горе мыкать. Спасибо и на том, что не придумывала печальных и красивых историй, как соседка тетя Люся, у которой, по ее рассказам, муж то погибал во льдах Арктики, то вот-вот должен был вернуться с золотых приисков.

Мать не обманывала Сергея, и потому ему было проще свыкнуться с безотцовщиной. И чем больше взрослел Сергей, тем больше привыкал надеяться только на себя.

– Здравствуй дядя, Новый год, приходи на елку, – неожиданно для самого себя выпалил он. – Надо бы сразу представиться, я бы не стал терять времени…

Мать Сергей похоронил два года назад, и оставшись один на белом свете, одичал от самостоятельности. Дальних родственников по матери он в расчет не принимал – жили они на другом конце города, но все равно что в глухомани. В гости зазывали редко, как бы по досадной обязанности. Не ладились у матери отношения с родней, такими неласковыми и сыну по наследству достались. А потому жизнь свою, после института, устраивал он, как хотел, без советчиков. Так, год за годом, сам того не осознавая, отодвигал он родню все дальше от себя.

Думать не думал, что когда-то могут вот так разом всколыхнуться, горюче вскипеть детские обиды и переживания, осевшие в сердце. А вот пришел этот дядя, и обнажилась вся неустроенность его жизни, в которой он давно уже жил без тепла и любви. Одиночество иссушило душу, а садовая голова выдала этот дурацкий ответ.

Офицер грустно покачал головой, будто стряхнул с себя глупые несправедливые слова, сказал:

– Я тебя целый день разыскиваю…

– Разыскали, наконец-то… Спасибо. Ну вот что, некогда мне тут с родичами раскланиваться, работа стоит, – вновь занесло Сергея. И понимал, что не то, не так говорит, а поделать с собой ничего не мог.