Сивоок через силу шевельнул языком, сделал глоток, вино было пахучим и обжигающим, прокатилось по его внутренностям, будто клубок веселого огня; тело его встрепенулось, постепенно возвращаясь к жизни, сознание было еще омрачено, однако уже пробивалась мысль о том, что великое дело, которое он начал, должно превысить все: и боль, и горе, и несчастье!

- Пей! - кричал Гюргий. - Пей, и да будет с тобой сила наших предков твоих и моих! Да будет огонь и страсть!

Вино из бурдюка содержало в себе полынную горечь степи и пронзительную прозрачность гор, искрометные лучи солнца отзывались в нем и влились прямо в кровь человека, Сивоок сделал еще один большой глоток, оперся плечом о Гюргия, крепче утвердился на стене.

- Брат мой, - сказал он, обращаясь к Гюргию, и повторил: - Брат мой!

Тот обнял Сивоока, прикоснулся к его бороде своей иверийской бородкой.

- Дорогой, - промолвил он растроганно, - все-таки жизнь - величайшая роскошь! Пей!

"Да, - думалось Сивооку, - жизнь прекрасна. Нужно это понимать даже тогда, когда кажется, что все уже утрачено".

Выбрали мы свидетелей,

и хорошо выбрали, черт

побери!

П.Пикассо

В Марбург они не поехали. Зато выслушали от Вассеркампфа еще одну историйку. На этот раз - о лебедях. Происходило это на одном из островов Северного моря. Там, в прибрежной полосе, множество островов, больших и малых, в древние времена они били заселены фризами, людьми стихии, суровыми рыбаками и мореходами, обладавшими душами чуткими к красоте природы я ее чуду. Теперь там поселяются многие из тех, кто жаждет душевного покоя, кто хочет сменить ничтожную мирскую суету на тихие раздумья, на одинокую беседу с природой и высшими силами. Быть может, живет на тех островах особый "дух места", оставленный еще древними фризами, и этот дух передается в наследство новым жителям, и они, как никогда раньше, тянутся всем сердцем к жизни в ее первобытных проявлениях. Таково вступление к этой истории.

- Ну вот, - продолжал Вассеркампф. - На одном маленьком островке, в маленьком поселке укрылась от мирских тревог чета пожилых людей. Их можно было назвать эмеритами, то есть людьми на пенсии, а можно и эремитами, то есть монахами-отшельниками. Игра слов, а суть не изменяется. Будем откровенными: муж был ветераном войны, потерял на фронте руку, не под Москвой и не под Сталинградом, пускай это вас не тревожит, человек этот вообще на Восточном фронте не был, потому что ранен был еще в сороковом году под Дюнкерком. Представьте себе: там были раненые также и среди немцев, были даже убитые, но не об этом речь.

Итак, заслуженный ветеран, имея небольшую пенсию от федерального правительства и соответствующие сбережения, как это умоет делать каждый порядочный немец, сумел купить на маленьком острове маленький домик и поселился там с женой. Двое пожилых людей, связанных с миром только, так сказать, общей экзистенцией, да еще и почтовым ведомством, которое ежемесячно присылало им небольшую денежную сумму.

Имея много свободного времени, супруги решили изучить остров, для чего ими были разработаны соответствующие маршруты, и так они и измеряли островок собственными ногами. Когда мы говорим "маленький остров", то выражаемся чисто географически, ибо маленьким он считался в сравнении с материками, с островами большими, с архипелагами, маленьким он казался для быстроходных лайнеров, проплывавших мимо него на Берген, Лондон или Антверпен; совсем как маковое зернышко был этот остров для реактивных самолетов, потому что при сверхзвуковой скорости такой лоскут земли просто не попадет в поле зрения, на него отводится даже не секунда во временном исчислении, а всего лишь доля секунды, время крайне малое, чтобы человеческий взгляд успел зафиксировать все вокруг с исчерпывающей полнотой. Но для двух пожилых людей, живущих на таком лоскуте земли, для людей, не имеющих ни автомобиля, ни мотоцикла, а имеющих всего лишь один велосипед на двоих, понятие "маленький остров" обретает значение несколько иное, чем для тех, кто живет на материке среди необозримых просторов. Для этих двоих людей маленький остров был по-своему землей великой, почти необозримой, он таил множество секретов, на нем находили они новые и новые тайные уголки: небольшие озера, пригорки, бугры, деревья, цветы, ручейки, неожиданные изгибы берега, о которые с особым шумом разбиваются морские волны. Если подумать, то даже на незначительном пространстве при соответствующем настроении и желании человек всегда может найти множество неожиданных открытий, благодаря чему этот простор обретет для него свойство безграничности.

В числе других открытий, сделанных супругами на островке, было небольшое озеро, неглубокое, тихое, и ничего в этом озере и не было бы интересного, если бы не застали наши путешественники однажды там двух белых лебедей. Была уже осень - время, когда птицы из этих суровых северных краев перелетают на юг; давно должны были бы, кажется, отправиться в дальние края и лебеди, но что-то их задержало здесь; возможно, они полюбили этот остров точно так же, как эти двое уединившихся людей, возможно, и в лебединых душах родился сантимент к забытому всеми куску земли среди серых холодных волн Немецкого моря, - как бы там ни было, а между птицами и людьми возникло что-то общее, какая-то словно бы искра привязанности соединила их мгновенно, женщина сразу решила, что птицы голодны, что их нужно накормить, она раскрошила свои бутерброды, бросила крошки в воду, однако лебеди не хотели верить людям, они отплывали подальше от берега, сторожко вытягивали шеи, готовы были в любую минуту распрямить крылья и взлететь. Когда муж и жена появились утром на берегу озера, обнаружили, что лебеди, оказывается, не улетели, они словно ждали людей, хотя и на этот раз держались подальше от берега, но уже не так сторожко поглядывали на своих вчерашних знакомых и даже изъявили намерение взять предложенную пищу, правда, ограничились только намерением.

Самое удивительное было, однако, впереди! Лебеди не улетали на юг, пропущены уже были все сроки, приближались холода, клубились густые холодные туманы над островом и морем, начались штормы, а лебеди продолжали плавать по озеру, немного смелее приближались к людям, начали уже принимать от них пищу, постепенно зарождалась дружба между людьми и птицами!

За зиму дружба стала настоящей, теперь жизнь для эмеритов обрела значимость, она наполнялась заботами, с материка были выписаны все возможные книги о лебедях, жена и муж готовили для птиц пищу точно так же, как родители готовят пищу для детей; лебеди надлежащим образом ценили человеческую заботу, стали почти ручными, пополнели за зиму, на них выросло новое перо, они заметно покрасивели, стали такими прекрасно-величественными, что навряд ли и могли бы стать такими после длительных перелетов на юг и снова в края летних гнездовий.

И летом лебеди тоже не покинули озеро, наоборот, они приманили к себе еще одну пару, а под осень на озере уже собралось несколько лебединых пар, и для супругов наступила зима, и вовсе насыщенная большими хлопотами. Пищу лебедям пришлось возить на велосипеде, прикрепляя к нему специальную тележку; каждому лебедю была дана кличка, муж и жена разговаривали с птицами, и те их слушали, грациозно вытягивая шеи; весной часть лебедей направилась куда-то на другие острова и озера, однако осенью их стало еще больше на озере, - казалось, что лебеди со всего моря намереваются поселиться на зиму здесь, чтобы не лететь бог весть куда, на озере было сытнее и лучше, чем в дальних краях извечных странствий; муж и жена теперь не имели ни отдыха, ни хотя бы минуты свободного времени, днем и ночью они работали на своих лебедей, отдавая птицам все, что могли и что имели, но настал такой день, когда люди вдруг вынуждены были признаться самим себе, что уже ничего не имеют, что отдали птицам все, истратили все сбережения, продали все, что могли продать, взяли кредит под свою пенсию, но все равно не хватило и этого кредита, в будущем теперь людей не ждало ничего, кроме голода и безнадежности; но они за себя не боялись - им страшно было подумать, что случится с птицами, которые доверились людям, а теперь должны будут тяжко расплатиться за свое доверие.