может ручаться, — горячился Суханов, — что от разрешения дать поезд Родзянко не зависит судьба революции? Надо благодарить железнодорожников за правильное понимание и доблестное выполнение ими долга перед революцией. И в поезде Родзянко — отказать».

Мнение Суханова-Гиммера было поддержано большинством Исполкома и вынесено постановление — в поезде Родзянко отказать, что и было передано пришедшему от Родзянко офицеру.

После ухода офицера Исполком продолжал обсуждать вопрос о судьбе государя и членов династии. Большевики высказывались за «изоляцию всего дома Романовых, за смещение с военных и прочих постов великих и просто князей». Исполком решил, однако, арестовать пока лишь государя и его семью, что и было поручено группе во главе с Чхеидзе. Не прошло и получаса, как Чхеидзе попросили во Временный комитет, а в комнату Исполкома вбежал Керенский.

Он набросился с упреками на Исполком за отказ в поезде, доказывая, что Исполком губит тем революцию, играет на руку монархии, Романовым… Керенский от усталости упал в обморок. Бросились приводить его в чувство. Придя в себя и оправившись, Керенский произнес речь, доказывая необходимость разрешить поездку Родзянко. Исполком пересмотрел вопрос и большинством всех голосов против трех (Суханов и большевики Залуцкий и Красиков) постановил разрешить дать Родзянко поезд.

Но с поездом должна была поехать группа с Чхеидзе. Родзянко, узнав, что навстречу государю поедет и «батальон» какой-то красной гвардии с Чхеидзе, боясь подвергнуть жизнь государя опасности, от поездки отказался. Государю на станцию Дно была послана телеграмма, что Родзянко выехать не может, но телеграмма эта застала государя уже в Пскове.

Вопрос об отречении как бы повис в воздухе, но о нем говорили и в Думе, и в городе, и особенно в казармах.

А в Думу все подходили новые и новые части. Пришло Михайловское артиллерийское училище, другие училища. Депутаты произносили речи. И если представители Временного комитета призывали к порядку, дисциплине и повиновению офицерам, то представители Исполкома агитировали и призывали к углублению революции. Цели комитета и Исполкома расходились.

Около 4 часов Думу облетел слух о приходе Гвардейского экипажа с великим князем Кириллом Владимировичем.

В Гвардейском экипаже, которым командовал великий князь, с утра было неспокойно. Матросы арестовали некоторых офицеров. Намечены были офицеры, с которыми предполагалось расправиться. Слухи из Кронштадта возбуждали матросов. Недобрым огнем горели глаза некоторых.

Таково было настроение, когда в экипаж явился великий князь Кирилл Владимирович. Ему доложили, что матросы желают идти в Думу, строем, с офицерами. Великий князь знал, что правительства уже в Петрограде нет. Что власть в руках Думы. А батальон уже построился по собственной инициативе, ждут офицеров, командира… И великий князь соглашается на просьбу и ведет экипаж в Думу.

На Невском проспекте с какой-то крыши экипаж обстреляли из пулемета. Произошел переполох. Строй нарушен. Часть матросов разбежалась. Придя в порядок, матросы продолжают путь. Великий же князь по приглашению какого-то студента сел с двумя матросами в его автомобиль и приехал в Государственную думу раньше прихода туда экипажа.

Великий князь просил провести его к Родзянко. Председатель Думы встретил его в Екатерининском зале. Великий князь доложил, что через несколько минут придет экипаж, который он и предоставляет в распоряжение Думы. Родзянко благодарил и сказал несколько патриотических фраз матросам. Великого князя провели в одну из комнат Временного комитета, барышни предложили чаю. У дверей, как парные часовые, встали матросы-великаны. Когда пришел батальон экипажа, к нему вышел начальник Военной комиссии Гучков. Он призывал матросов к порядку и исполнению долга перед родиной. Батальон ушел. Великого князя обступили журналисты.

Появление в Государственной думе великого князя произвело тогда большое на всех впечатление. Многие видели в этом поступке присоединение великого князя к революции, другие смеялись, что он выставил свою кандидатуру на престол, в чем видели продолжение того, что называли «заговор великих князей». И если одни радовались этому поступку, видя в нем одно из доказательств успеха революции, то другие были огорчены, считая поступок изменой государю и недостойным для члена династии.

Часов около восьми, усталый физически и морально, великий князь вернулся к себе во дворец. Там его ожидал Гучков. Он был занят обороной Петрограда. По слухам к столице шли эшелоны генерала Иванова. Гучков просил великого князя занять с Гвардейским экипажем главный вокзал, что, по его словам, предотвратит кровопролитие.

Великий князь ответил категорическим отказом. Гучков уехал. Великий князь бросился на кровать и заснул как убитый.

Многие утверждали, что великий князь был украшен красным бантом. Офицер Павловского училища, следовавшего в Думу, на одном перекрестке столкнулся с экипажем и уступил ему дорогу, и он категорически утверждал автору этих строк, что банта не было[166]. Павловцы, как замечательные строевики, заметили, что великий князь был одет не по форме — палаш у него был под пальто.

К вечеру настроение в Думе стало еще более тревожным. Из города сообщали об усиливающихся эксцессах с офицерами. Офицерство металось, не зная, что делать. Во всех частях уже прошел слух, что вышел приказ со свободами для солдат. Положение офицеров становилось критическим. Поздно вечером в громадном зале армии и флота состоялся митинг офицеров в несколько тысяч человек.

Митинг постановил: «Признать власть Исполнительного комитета Государственной думы впредь до созыва Учредительного собрания». Кто подсунул эту нелепую резолюцию — осталось невыясненным. Ясно было, что только революционный психоз и страх перед разнузданной солдатчиной продиктовали тогда эту резолюцию.

Она, конечно, не является верным отражением тогдашнего политического настроения офицерства. Революционные демагоги, конечно, не верили этой резолюции, и она не спасла офицеров от насилий. Члены Исполкома Александрович и Юренев составили погромную против офицеров прокламацию, которую и стали распространять по городу. Несколько тюков ее, по распоряжению Керенского, были задержаны, конфискованы в Государственной думе Исполкомом же. Наступившая ночь лишь усилила тревогу. Руководители Временного комитета, составлявшие список правительства, волновались из-за незнания, что сделает государь, из-за слухов о генерале Иванове, и, наконец, Приказ № 1 явился разорвавшейся бомбой для комитета. Было ясно, что вся воинская сила уходила в руки Исполкома.

— Мерзавцы, негодяи, губят Россию, — гремел Родзянко.

Разводили руками растерявшиеся прогрессисты.

Революция шла своим путем.

Тревожно протекало 1 марта и в Царском Селе и особенно во дворце. Всю ночь в царском павильоне волновались, в ожидании приезда государя. Ловили жадно каждый новый слух, приходивший по железнодорожному телеграфу. А слухи были нехорошие. Около 4 часов утра охрана выставила посты на путь проезда государя. В павильон приехали начальствующие лица. Говорили о Петрограде. Все надеялись, что с приездом государя все изменится. И ждали, и ждали. В 5 часов пришла первая страшная весть: