Повеление повернуть обратно и идти на Псков. — Меры комиссара Бубликова против императорских поездов. — Телеграмма Родзянко. — Царский поезд продолжает путь на Псков. — Государь на станции Дно. — Рассказы про генерала Иванова. — Повеление продолжать путь на Псков и вызов туда Родзянко. — Прибытие в Псков вечером 1 марта. — Наглость генерала Рузского. — Взгляд генерала Данилова (Черного) на происходящие события

Прямое, кратчайшее расстояние от Могилева до Царского Села по Московско-Виндаво-Рыбинской дороге 759 верст. Но по соглашению инспектора императорских поездов Ежова и дворцового коменданта для государя был установлен маршрут: Могилев— Орша — Вязьма — Лихославль — Тосно — Гатчина — Царское Село, протяжением около 950 верст, захватывавший пять различных дорог. Почему выбрали более длинный маршрут, когда, казалось бы, надо было спешить добраться до Царского Села, — неизвестно.

Императорский поезд «литера А», в котором находился государь, вышел из Могилева в 5 часов утра 28 февраля. Государя сопровождали все те лица, которые с ним приехали, но комендантом поезда был помощник начальника дворцовой полиции Гомзин.

На час вперед шел императорский поезд «литера Б», ничем по наружности не отличавшийся от «литера А». В этом служебном поезде ехали тоже все лица, прибывшие в Ставку с государем несколько дней тому назад. Комендантом этого поезда был назначен подполковник Таль. Ввиду тревожного времени, дворцовый комендант приказал усилить поездной караул от Железнодорожного полка на десять человек, а на паровозе были помещены три нижних чина того же полка. Казалось, что движению поездов ничто угрожать не может. Всюду охрана, а в Ставке товарищ министра путей сообщения генерал Кисляков, пост которого был установлен на случай беспорядков. Так казалось и так верилось.

28 февраля утром солнце весело смотрело в окна нарядного царского поезда. Государь аккуратно вышел к утреннему чаю. Собрались некоторые из лиц свиты. Государь, как всегда, был спокоен и приветлив. Но казался бледным и как бы утомленным. Некоторая утомленность и даже апатия замечались довольно часто за последние полгода у государя. Ее замечал и состоявший при Ставке великий князь Сергей Михайлович и говорил о том с беспокойством своему брату Александру Михайловичу.

Бывало так, по его словам, что, слушая интересный доклад, государь как-то особенно спокойно воспринимал его, как будто за всем тем, что он слышит, есть еще нечто, к чему он, государь, прислушивается. Люди близкие, знавшие веру государя в волю Божию, в судьбу, которая предначертана каждому свыше, с беспокойством смотрели на это особенное, иногда совсем не соответствующее обстановке спокойствие государя. В свите это могли бы замечать Федоров да Воейков. Плавно проходил императорский поезд станции. Отдавали честь железнодорожные начальники, жандармы, охрана. На одной из станций выстроились солдаты из шедшего на фронт эшелона. Государь подошел к окну. Раздалось оглушительное «ура!». Дивные звуки «Боже, царя храни» понеслись от оркестра навстречу монарху и долго провожали затем удалявшийся царский поезд…

После Орши государю вручили телеграмму от выборных членов Государственного совета, которая гласила:

«Ваше Императорское Величество. Мы, нижеподписавшиеся члены Государственного совета по выборам, в сознании грозной опасности, надвинувшейся на родину, обращаемся к Вам, чтобы выполнить долг совести перед Вами и перед Россией.

…Вследствие полного расстройства транспорта и отсутствия подвоза необходимых материалов остановились заводы и фабрики. Вынужденная безработица и крайнее обострение продовольственного кризиса, вызванного тем же расстройством транспорта, довели народные массы до отчаяния. Это чувство еще обострилось той ненавистью к правительству и теми тяжкими подозрениями против власти, которые глубоко запали в народную душу.

Все это вылилось в народную смуту стихийной силы, а к этому движению присоединяются теперь и войска. Правительство, никогда не пользовавшееся доверием России, окончательно дискредитировано и совершенно бессильно справиться с грозным положением.

Государь, дальнейшее пребывание настоящего правительства у власти означает полное крушение законного порядка и влечет за собою неизбежное поражение на войне, гибель династии и величайшие бедствия для России.

Мы почитаем последним и единственным средством решительное изменение Вашим Императорским Величеством направления внутренней политики, согласно неоднократно выраженным желаниям народного представительства, сословий и общественных организаций, немедленный созыв законодательных палат, отставку нынешнего Совета министров и поручение лицу, заслуживающему всенародного доверия, представить Вам, государь, на утверждение список нового кабинета, способного управлять страной в полном согласии с народным представительством. Каждый час дорог. Дальнейшие отсрочки и колебания грозят неисчислимыми бедами.

Вашего Императорского Величества верноподданные члены Государственного совета: барон Меллер-Закомельский, Гримм, Гучков, Юмашев, Савицкий, Вернадский, Крым, граф Толстой, Васильев, Глебов, Зубашев, Лаптев, Ольденбург, Дьяконов, Вайнштейн, князь Трубецкой, Шумахер, Стахович, Стахеев, Комсин, Шмурло, князь Друцкой-Соколинский, Марин».

Спокойный и серьезный тон телеграммы в переживаемое нервное время, подписи солидных пожилых людей, многих из которых государь хорошо знал, заставили его задуматься над затронутым вопросом. Государь не мог не спросить себя — а не правы ли все они, эти разные люди, в разных формах предлагающие одно и то же. Не ошибается ли он, государь с царицей, слушая Протопопова, Маклакова, Щегловитова? И государь задумался.

Попросивший разрешения войти дворцовый комендант застал его величество в раздумье с телеграммой в руках.

Воейков в Орше получил посланную ему вслед из Могилева телеграмму военного министра Беляева, № 201, о которой он и явился доложить его величеству. Телеграмма, отправленная из Петрограда 28 февраля в 11 часов 32 минуты, гласила:

«Положение по-прежнему тревожное. Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска под влиянием утомления, а равно пропаганды бросают оружие и переходят на сторону мятежников или становятся нейтральными. Сейчас даже трудно указать, какое количество рот является действительно надежными. На улицах все время идет беспорядочная пальба, всякое движение прекращено, появляющихся офицеров и нижних чинов разоружают. При таких условиях сколько-нибудь нормальное течение жизни государственных установлений и министерств прекратилось. Министры Покровский и Войновский-Кригер вчера в ночь выбрались из Мариинского дворца и сейчас находятся у себя. Скорейшее прибытие войск крайне желательно, ибо до прибытия надежной вооруженной силы мятеж и беспорядки будут только увеличиваться. Великий князь Михаил Александрович выехал из дома военного министра в 3 часа ночи, не смог проехать на вокзал и вернулся в Зимний дворец. № 201. Беляев».

Генерал Воейков крепко стоял за вооруженное прекращение революции. Он верил в успех военного предприятия генерала Иванова.

Завтрак прошел обычным порядком. О петроградских событиях не говорили. Из посторонних были приглашены: Ежов и начальник Александровской железной дороги Чермай.

В 3 часа пришли в Вязьму. Там государю была подана телеграмма Военного министра Беляева следующего содержания:

«Около 12 часов дня 28 февраля остатки оставшихся еще верными частей в числе 4 рот, 2 батарей и пулеметной роты, по требованию морского министра, были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому