88. Таким образом, я употребил пять недель на то, чтобы изучить четверть этой фрески Симона Мемми, и могу представить вам подробный отчет об этой четверти и некоторые сведения, касающиеся одного или двух фрагментов на других стенах, но, увы, в любом случае только их художественных качеств, поскольку я не знаю ничего достоверного о Пифагоре и Дионисии Ареопагите и, по всей вероятности, у меня никогда не найдется времени подробнее узнать о них; сведения же мои о личностях Атласа, Аристотеля и Юстиниана так скудны, что освещены в моем понимании самым слабым и неопределенным мерцанием, которое французы определили бы своим превосходным словом «lueur»[194]. Но все это только увеличивает уважение, с каким я смотрю на произведение художника, который был не только великим артистом в своем искусстве, но и таким глубоким ученым и богословом, что смог осмыслить схему данной композиции и написать божественный закон, по какому следовало жить Флоренции. Если вы захотите вернуться сюда завтра утром, то мы приступим к спокойному разъяснению закона, начертанного на северной странице Библии под сводами.

(Я с особенным вниманием отнесся к тексту настоящей главы, так как мне пришлось высказать в ней мои важнейшие взгляды по вопросу о воспитании. Несколько ценных замечаний и поправок, сделанных в этом году Коллингвудом[195] на месте, во Флоренции, помещены внизу страниц. Дж. Рёскин. Лукка, 12 октября 1882[196].)

89. Когда вы подойдете сегодня утром к церкви Санта-Мария Новелла, обратите внимание также на то – перед нами еще стоит вопрос относительно входа, – что западный фасад ее охватывает два периода. Ваш путеводитель Мюррея относит оба фасада к позднейшему из них – я забыл, к каким именно годам, но это не важно, – когда огромные фланкирующие их колонны и существующие сейчас стены с мозаичными поясами и высоким фронтоном были возведены над тем и вокруг того, что варварский архитектор Ренессанса нашел нужным оставить нетронутым в старой доминиканской церкви. Вы можете еще видеть в базах больших колонн старой церкви неуклюжие соединения, проходящие через красивое разноцветное основание, которое вместе с «тесными» готическими дверями и расположенными перед ними и по бокам рядами надгробий (если они не реставрированы дьявольским отродьем современной Флоренции), с великолепно изваянными лепными украшениями на щитах представляет собой чистейшую, изысканно-строгую и утонченную готику четырнадцатого века. Я охотно срисовал бы камень за камнем гробницы, стоящие слева, которые сохранили свой нежный цвет и декор из живой травы, но в наше республиканское время решительно нет возможности спокойно работать, сидя у церкви, – тотчас сбегутся все сорванцы, живущие по соседству, поднимут возню и станут бросать камни на ступени; такая игра с мячом или с камнями перед изваянными надгробиями, словно это обычная стена, пригодная лишь для данной цели, не прекращалась в те дни, когда я имел возможность рисовать[197].

Войдите в крайнюю слева, или северную, дверь и сразу поверните направо: на внутренней стене главного фасада вы увидите настолько хорошо сохранившееся «Благовещение», что его можно рассмотреть даже при тусклом освещении. Оно замечательно в своем роде и принадлежит к декоративной и орнаментальной школе Джотто, – я не могу точно определить, кем оно исполнено, но это и не важно; на него следует посмотреть, чтобы понять разницу между ним и изящной, насыщенной, тонко декорированной композицией Мемми; войдя в Испанскую капеллу, вы почувствуете, что впечатление, производимое им, обусловлено большим количеством белого и бледного янтаря, на месте которого декоративная школа применила бы красную, голубую и золотую мозаику.

90. Первое, что мы должны сделать сегодня утром, – это прочесть и понять слова, начертанные в открытой книге, которую держит в руках Фома Аквинский; они сообщат нам значение всей композиции.

Вот этот текст из книги Мудрости, VII, 6:

Дословный перевод не вполне передает содержание этого отрывка, который не только говорит об опыте Флоренции в области ее собственного образования, но и служит универсальным описанием процесса всего благородного воспитания вообще, поэтому мы должны глубже понять их.

Прежде всего Флоренция говорит: «Я пожелала (в смысле твердо принятого решения), и Чувство было дано мне». Вы должны начать свое образование с твердо принятого решения узнать, в чем истина, и избрать узкий тернистый путь к этому знанию. Для каждого юноши и девушки наступит момент в жизни, когда им придется сделать выбор между легкой, ведущей под гору дорогой, которая так широка, что можно целой компанией идти, танцуя, по ней, и крутой узкой тропинкой, по которой надо идти в одиночку[198]. И долгое время еще они будут нуждаться в настойчивой воле и твердо принятом решении, но с каждым днем Чувство правильности того, что они делают, усиливается – не вследствие напряжения, но как бы в награду за него. И Чувство различия между правильным и неправильным, красивым и некрасивым понемногу утверждается в героической душе и воплощается в ее деяниях.

В этом заключается процесс обучения земным наукам и нравственности, тесно связанной с ними. Это награда за честную Волю.

91. Затем, когда нравственные и физические чувства достигнут совершенства, появляется желание постичь тот высший мир, где чувства перестают быть нашими Учителями и становятся Творцами чувств. И этого мы можем достичь не трудом, а одной лишь молитвой.

«Invocavi et venit in me Spiritus Sapientiae» – «Я воззвал, и Дух Мудрости снизошел на меня» (заметьте – не был дан[199]). Личная сила Мудрости – σοφία, или святая София, которой был посвящен первый большой христианский храм. Этой высшей мудрости, управляющей благодаря своему присутствию всем земным поведением и благодаря своему обучению всем земным искусствам, Флоренция достигла, говорит она нам, одной лишь молитвой.