92. Эти – земные и небесные – науки выражены здесь, внизу, символами, соответствующими их отдельным полномочиям. Я уже назвал вам эти семь земных и семь небесных наук, но, прежде чем приступить к их изучению, я должен обратить ваше внимание на некоторые технические особенности их исполнения. Все они исполнены первоначально Симоном Мемми, но затем переписаны – некоторые полностью – примерно сто лет спустя (конечно, после открытия Америки, как вы увидите дальше) довольно хорошим художником, обладавшим чутьем в отношении общей компоновки фигур, но неаккуратным и нескрупулезным в работе. Он закрашивает огромные участки поверх утонченной старой живописи, от себя накладывает светотень туда, где ее не было, употребляет яркую краску там, где все было бледным, и переписывает лица, делая их, на его взгляд, более красивыми и человечными; кое-где наверху его работа стерлась с течением времени, и это позволяет, по крайней мере, разглядеть прежние очертания, а в лицах Логики, Музыки и двух-трех других наук оригинальная работа видна совершенно ясно. Интересуясь главным образом земными науками, я поднимался на подмости на их уровень и рассмотрел их дюйм за дюймом, и потому все, что я вам скажу, будет вполне точным до следующей реставрации.

Для того чтобы составить себе ясное представление о них, вы всегда должны одновременно с центральной фигурой Науки рассматривать маленький медальон над ней и фигуру, помещенную внизу. Так я поступлю, разъясняя вам сначала земные науки справа налево, затем слева направо – небесные – к центру, где помещены рядом две главные силы.

93. Итак, мы начнем с первой из перечисленных выше наук («Библия под сводами», § 86) – с Грамматики, находящейся в самом отдаленном от окна углу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Семь земных наук, справа налево,

от противоположного окну угла —

к центру боковой стены

I. ГРАММАТИКА: правильнее Grammatice, «Грамматическое искусство», или «Литература», или – что прозвучит более веско для английского слуха – «Писание» и его польза. Искусство верно читать то, что написано для нашего поучения, и ясно записывать те мысли, которые мы хотим увековечить. Способность, во-первых, узнавать буквы, во-вторых, уметь писать их, в-третьих, понимать и выбирать слова, которые безошибочно передадут нашу мысль. Все это требует серьезных упражнений, и, только начав обучение с раннего детства, можно вполне овладеть данной наукой. Временным усилием воли невозможно – я знаю это из горького опыта – победить усвоенные с детства дурные привычки (а более всего – наклонности ума и души), и закон Бога внушает родителям: «Наставь[200] юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состареет» [Прч. 22: 6].

«Входите тесными вратами» [Мф. 7: 13], – говорит нам Грамматика. Она указывает на них жезлом, держа плод в левой руке как награду. Врата действительно очень узки – так же узки, как ее тонкая талия[201]; волосы ее гладко зачесаны. Прежде на ней было белое покрывало, но оно утрачено. Это не та слезливая литература, которую можно получить у Мьюди[202], мои английские друзья, и даже не имеющие постоянного спроса издания Таухница[203], последний роман которого вы видели сегодня выставленным в окне книжного магазина господина Гудбана. Но все же она приветливо смотрит вниз на трех детей, которых обучает, – двух мальчиков и девочку (должно ли это означать, что из каждых двух девочек одна оказывается не способной выучиться читать и писать? Я лично охотно присоединяюсь к этому взгляду, я бы даже сказал, что на трех девочек приходятся две такие). Эта девочка принадлежит к высшему классу, на ней – корона[204], ее золотые волосы откинуты назад, флорентийский пояс обхватывает ее бедра (не талию – он не стягивает ее, не затрудняет ее дыхания и только придерживает платье во время танца и бега). Мальчики тоже знатного рода; у ближайшего к нам густые вьющиеся волосы; второй мальчик показан в профиль. Все они почтительны и внимательны. В медальоне над ними – фигура, которая смотрит на фонтанчик. Внизу, по словам Линдсея, изображен Присциан – и я не сомневаюсь, что он прав.

94. Технические замечания. Фигура самой Грамматики, по словам Кроу, вся переписана. Одежда ее, обе руки, жезл и плод действительно сделаны заново. Но глаза, рот, волосы надо лбом и рисунок всего остального, вместе со стертым покрывалом, а также черты детских лиц, к счастью, подлинные; тесные врата также сохранили внизу свой первоначальный цвет, хотя и подновлены, и экспрессия всей фигуры осталась прежней, правда, возникает любопытный вопрос относительно жезла и плода. Если посмотреть на фреску вблизи, ясно можно разглядеть форму складок платья, собранных на поднятой правой руке, и я совершенно не уверен в том, что реставратор не перепутал их линии, одновременно превратив перо или стило в жезл. Плод тоже вызывает сомнение, ибо плод – это не редкость во Флоренции, чтобы служить наградой. Он весь грубо переписан и имеет овальную форму. В изображении Милосердия Джотто в Ассизи[205], по счастью избегнувшем реставрации, все составители каталогов приняли сердце, которое оно держит в руке, за яблоко, и я думаю, что первоначально Грамматика Симона Мемми делала знак правой рукой, как бы говоря: «Входите тесными вратами», а жест левой руки должен был означать: «Сын мой! отдай сердце твое мне» [Пр. Солом. 23: 26].

95. II. РИТОРИКА. После того как вы научитесь читать и писать, вы должны научиться говорить, юные леди и джентльмены, и заметьте, под этим подразумевается, что надо говорить как можно меньше, пока вы не научитесь этому.

Вы до сих пор слышите на улицах Флоренции то, что некоторые из вас, пожалуй, назовут «риторикой»: очень страстную речь, исходящую прямо «из сердца»[206]. Это свидетельствует о том, что вы не слышали горячих слов, произнесенных иначе как с гневом, всегда готовым прорваться и излиться наружу: все – мужчины, женщины, дети – выкрикивают свои невоздержанные, глупые, бесконечно презренные мнения и желания при первом попавшемся случае – со сверкающими глазами, грубыми, пронзительными, охрипшими голосами – в бессмысленной надежде воплями добиться от Бога или людей того, что им нужно.