— Мальца Владислав расколол? — торопливо спросил Решетников.

— Как орех, — кивнул Салин. — Заснял сей факт на пленку.

— Слава богу. — Решетников отметил, что партнер выказывать радость не спешит. — В чем дело, Виктор Николаевич?

Салин взял со стола папку в пластиковом переплете, показал Решетникову.

— Между прочим, из архива Мещерякова. Конфискована Рожухиным в лаборатории. Скоро эти бумажки, черт возьми, по всей Москве валяться будут! — Он зло шлепнул папкой по столу.

— Да какие проблемы, Виктор Николаевич, коль малец у нас! — Решетников азартно потер руки. — Звоним Подседерцеву, ломаем ему хребет. Первое условие — освободить Мещерякова. Второе — убрать своих людей из-под наших окон. Третье — приползти сюда на коленях и получить ремнем по заднице.

Салин, закрыв глаза, мял пальцами переносье. Из-под руки бросил взгляд на Решетникова, грустно усмехнулся.

— Не так все просто. — Он кивнул на стену, за которой остались депутаты. — Заканчивай этот балаган. Обсудить кое-что надо.

— А куда их? Может, в баньку? — Решетников ткнул пальцем в пол. В подвале по их просьбе оборудовали скромную сауну.

— Ты им еще девок вызови! — поморщился Салин. — Нет, гони в шею без лишних объяснений.

— Что-то серьезное, Виктор Николаевич? — насторожился Решетников.

— Твои на даче? — неожиданно поинтересовался Салин.

— Да, в полном составе.

— Я сейчас звонил, они там. И мои, слава богу, в Москву не приехали. — Салин откинул голову, уставился в потолок.

— Да говори ты прямо, что там наболтал этот мальчишка?! — не выдержал Решетников.

Салин вскинул ладонь, дождался, пока напарник успокоится.

— Никакие это не учения. — Салин до предела понизил голос. — Под городом заложены три ядерных фугаса. Нашел их Белов. А Подседерцев вешает на него чеченский терроризм.

— Японский бог! — выдохнул Решетников и осел в кресло. — И они до сих пор не начали эвакуацию?!

— Это исключено. Конец выборам — конец демократии. Коллапс власти, полная анархия.

— Переворот? — прищурил зло вспыхнувшие глаза Решетников.

— Без сомнений.

— А на город им, выходит, наплевать?!

— Сначала переворот, потом эвакуация. — Салин нехорошо усмехнулся. — И никак иначе.

— Дожили. — Решетников покачал головой. — Зачем же ты Белова отпустил?

— Пусть Подседерцеву кровь дальше портит. С нас и мальчишки хватит.

— А как связан Белов с Настей?

— Во-первых, старая знакомая — дочь друга. Ей можно доверять. Во-вторых, журналистка со своей телестудией. Я не сразу догадался, почему Белов поехал именно к ней. Ему сейчас кровь из носу надо передать информацию о фугасах в СМИ. Вот пусть Настя ему и поможет. Когда состряпает материал, сведем ее с людьми Дениса Филипповича.

— А если Подседерцев прикончит Белова раньше?

— Тогда в эфир пойдет пленка с показаниями Рожухина, — отрезал Салин.

Салин замолчал, мягко барабаня пальцами по подлокотнику. Решетников сунул руку под пиджак, погладил левую половину груди, болезненно поморщился.

За стеной бубнили голоса совещавшихся ни о чем депутатов. Двое в маленькой комнатке молчали. Они знали, что бывают моменты, когда уже не нужны слова.

Настя «качала маятник», как заправский автогонщик. Машина ныряла из ряда в ряд, постоянно набирая скорость. Как сорвалась на второй скорости во дворе военкомата, выстрелив из-под колес пылью и камешками, так и мчалась — Настя не давала стрелке спидометра упасть ниже восьмидесяти.

Она молчала, закусив губы, а по лицу текли слезы. Время от времени она размазывала их ладошкой, на секунду отрывая руку от руля.

Белов собрался с силами, несмотря на адскую боль в виске, почувствовал, что вполне сможет бежать дальше.

— Останови, я выскочу.

Настя отрицательно помотала головой.

— Останови!

— Нет! — Глаза Насти зло вспыхнули. — Нет, и все!

— Настенька, это же глупо. Все равно они у нас на хвосте.

Настя указала на бардачок,

— Откройте. Возьмите приемник.

Белов порылся в бардачке, достал миниатюрный приемник с пластиковым штырьком антенны. Нашел кнопку, включил. Салон сразу же наполнился характерным шорохом УКВ-эфира.

— Крутите настройку, — приказала Настя. — А я их спровоцирую.

Ударив по тормозам, она бросила машину в просвет в правом ряду, проскочила под носом у «форда», вильнула влево, оттерев «Газель» и по крутой дуге, едва не зацепив задний бампер «Жигуленка», ворвалась в переулок. Сбавив скорость до минимума, накатом въехала во двор, спрятавшись за угол дома.

— Ну? — Она вытерла последнюю слезинку и улыбнулась Белову.

— Здорово, — только и смог выдохнуть он. Сердце от такой езды готово было выпрыгнуть из груди.

— В эфире тишина?

Белов принялся крутить ручку настройки. Попал на две радиостанции, передающие новости на иностранной тарабарщине, в центре шкалы нервно пульсировала морзянка, но встревоженных голосов, орущих открытым текстом что-то типа: «Витя, держи клиента. Второй, отрезай, отрезай его от трассы», — он не услышал. Даже спокойного «следую за объектом» в эфире не обнаружил.

— Откуда у тебя эта штука, девочка? — Широкополосный УКВ-приемник входил в «джентльменский набор» охранных фирм и уважающих себя преступников.

— Давным-давно купила. Мы тогда хотели что-то типа своей службы криминальных новостей создать. А потом плюнули и забыли. А техника осталась.

Она медленно тронулась, но едва выехала из двора, вновь вжала до упора педаль газа.

— Куда? — поинтересовался Белов.

— Где нас искать не будут. — Настя сунула в рот сигарету, прикурить не успела, в потоке машин открылся просвет, и она, лихо газанув, моментально втиснула туда свой «фольксваген». — Крепко вляпались, Игорь Иванович?

— Хуже не бывает, — не стал кривить душой Белов. — Остановись, Настя. Не стоит тебе лезть в мои дела.

— Во-первых, поздно. — Настя окинула Белова беглым взглядом. — Во-вторых, далеко вы не уйдете. Поверьте женщине, два года прожившей с врачом-психиатром. Через час-другой перенапряжение непременно скажется, и вы просто свалитесь с ног и уснете. Американцы назвали это синдромом боевой усталости. Еще в Корее заметили, что солдаты порой уставали от войны настолько, что просто засыпали в окопе посреди боя. Наших красноармейцев за такое стреляли, а америкашки признавали их временно психически больными. Да вы закройте глаза, Игорь Иванович, легче станет.