— Еще тогда, в джаз-клубе, я почувствовала, с вами что-то произойдет. Страшное. Будто бездна разверзнется под ногами. Никакого умысла помочь нет, поверьте. Чисто женское. Кому смазливые нравятся, кому крутые. Большинству все же умные. А мне такие, как вы сейчас. С болючими глазами. Еще немного, и боль застынет. И глаза станут как у полковника Куртца, видящие то, что не дано другим. — Настя потянулась, придвинула к себе пепельницу. — Вы сказали Димке, что пришли ко мне снимать кино. Это блеф?

— Как сказать. — Белов потер висок, в нем опять ожила боль. — Была такая мысль. Глупость, конечно. Никто такой материал не даст в эфир. Тем более что они наверняка взяли под контроль все СМИ. Утечки не допустят.

— По-крупному играете, Игорь Иванович, — протянула Настя, как-то странно посмотрев на Белова.

— Ты лучше скажи, что от тебя Димка хотел?

Настя брезгливо поморщилась. Стряхнула пепел с сигареты. В пепельницу не попала, столбик пепла упал на стол, ей пришлось сдуть его на пол.

— Сволочь ментовская, — выругалась Настя. — Приехал расколоть. Так это называется?

— Даже так?! А в чем дело-то?

— Виктор сегодня на рассвете покончил с собой.

— Бог мой, я не знал! Настя, извини…

— Обойдемся без соболезнований, — оборвала его Настя. — Виктор не тот человек, по которому рыдать стоит. Что вы так смотрите? У меня сегодня в душе достаточно потоптались, ни слез, ни эмоций не осталось.

Белов решил выдержать паузу, чтобы все обдумать. Слишком много «совпадений». Поднес к губам чашку, стал дуть на курящийся паром чай.

— Все, проехали. — Настя вытерла скопившуюся в уголках глаз влагу. Постаралась улыбнуться. — Живем дальше, да?

— В двух словах — что от тебя хотел Димка? — контролируя интонацию, чтобы не вышло чересчур жестко, задал вопрос Белов.

— Ой, да он больше понты гонял, чем делом занимался. Припер какие-то записи Виктора, просил прокомментировать. Нашел, козел, кого спрашивать! Ему самому к психиатру нужно.

— Фамилии называл?

— Ну, Виктора, само собой. Мещерякова, это научный руководитель. — Настя последний раз затянулась и раздавила окурок в пепельнице. — Еще какой-то Проханов… Прошкин… Прохоров. Ой, я не запомнила. Это так важно, да?

— Фамилии всегда важны, Настенька. Это зацепка. — Белов осторожно сделал первый глоток. — А в каком контексте он упомянул этого Прохорова?

— Лечился он у Виктора. Вернее, лежал в той ведомственной клинике, куда меня по блату устроили. — Настя покрутила пальцем у виска. — По этому делу. Посттравматический синдром называется.

— Когда лежал? — спросил Белов после очередного глотка.

— В феврале прошлого года, как и я.

— И Дима хотел знать, не встречалась ли ты с Прохоровым. Я угадал?

— Ага, — кивнула Настя. — Только я никакого героя-десантника не помню. Ну, а Димка мне за это руки начал крутить. Тут вы ворвались.

— Понятно.

«Еще одно „совпадение“?»

Белов отставил пустую чашку. Потянулся за сигаретами.

— А мне ни черта не понятно! Слушайте, эти люди, что нас отбили, из конкурирующей фирмы, да?

— Можно сказать, — пробормотал Белов, рот был занят сигаретой, щелкнуть зажигалкой никак не удавалось, ставшие вдруг ватными пальцы никак не попадали на ребристое колесико.

— Так-так-так. — Настя отбросила челку, упавшую на лоб. — Выходит, вы обладаете информацией, опасной для многих. Вами перебрасываются, как гранатой с сорванной чекой: у кого рванет в руках, тот и дурак.

— Настенька, не лезла бы ты в мои дела. — Белов наконец прикурил и откинулся в кресле.

— Вы как себя чувствуете, Игорь Иванович? — встревожилась Настя.

— Нормально. — Белов поморгал глазами. — Устал, наверно.

— Я же говорила, синдром боевой усталости. Поспите, ну хоть капельку.

— Нельзя, мне идти надо.

— Куда? Вам некуда идти, Игорь Иванович. Вас загнали в угол одни, но силой вырвали другие. А своего плана у вас нет, так я понимаю.

— С чего ты взяла? — Белов сделал над собой усилие, иначе провалился бы в сон. — Была одна мысль.

— Идея собрать пресс-конференцию хороша для кино, — назидательно, как непутевому ученику, разъяснила Настя. — Но и в кино главного героя после пресс-конференции ждет автоматная очередь. Лично мне было бы обидно, если бы вы попали на чекистскую доску почета с траурной ленточкой на портрете. На ТВ ваше интервью не пустят, вы сами знаете. Может, через Интернет попробуете? — Настя кивнула на компьютер.

— Бесполезно. Ты не знаешь, что такое СОРМ. Все провайдеры уже взяты под контроль, информацию никто не пропустит. А к тому, кто попытается выбросить ее в сеть, моментально рванет группа захвата.

— Вот так серьезно? — Настя закусила губу, отвернулась.

Белов запыхтел сигаретой, пытаясь никотином выгнать хмарь, накопившуюся в голове, но от этого хмарь сделалась более вязкой, и мысли вязли в ней, как мухи в патоке.

— Выход есть! — Настя хлопнула в ладоши. — Вот говорят, что я дура, а я — гений. Вы готовы рассказать все перед видеокамерой?

— Бесполезно. — Белов уже с трудом выговаривал слова. — Все иностранные корпункты взяты под жесткий контроль, а в Останкино ты даже не войдешь.

— А если вывезти за границу? Если сенсация, то там с руками оторвут.

— Думаешь, меня выпустят? — слабо усмехнулся Белов.

— Вы пересидите здесь. Полечу я. — Настя вскочила, нервной походкой прошла к балкону. — Сегодня надо снять вернисаж Муромского. Представляете, погиб перед самой выставкой. А большая часть работ уже в Испании. Хозяин галереи дал большие бабки за фильм о Муромском. Осталось снять последнюю часть — как наши рыдают в ЦДХ по безвременно погибшему. Монтировать надо срочно, чтобы успеть к открытию выставки в Мадриде. Улавливаете мысль?

— Нет.

— В Муромского вложили кучу бабок, а он помер. Теперь его картины стоят в десять раз дороже. Но нужна реклама, со слезой и надрывом. Фильм снимала моя студия. Мне предложили доснять последнюю часть и вылететь с материалом в Испанию.

— Ну и что?

— А то, что в Шереметьеве стоит частный самолет одного из партнеров галерейщика. Вылет в шесть утра. У меня загранпаспорт с Шангенской визой. — Она нетерпеливо притопнула ножкой. — Да соображайте вы быстрее!

— Мне надо подумать, — пробормотал Белов.

— Думайте, если время терпит. Видеокамера у меня здесь есть. Вечером вернусь, договорим.

Она, шлепая босыми ногами, прошла в кухню.

— Ты куда, Настя?

— Переодеваюсь и ухожу. Кино про Муромского снимать, — крикнула она через стену. Следом в ванной зажурчала вода.