Белов прислушался к себе. Действительно, приступ лихорадочной бодрости сменился жуткой усталостью, она действовала, как наркотик, медленно подтачивала волю, хотелось плюнуть на все подозрения и догадки и забыться коротким тревожным сном.

— Не надо мучить себя. — Теплая ладонь Насти легла ему на колено. — Закройте глаза и отдохните.

— Куда мы едем? — прошептал Белов, борясь с накатывающим забытьем.

— На Речной. Проеду такими «тропами Хошимина», что ни один гаишник не засечет.

— Мне на Речной нельзя, — слабо встрепенулся Белов. — Там…

— Догадалась, ваш дом обложили наружкой. Но мы их перехитрим. Есть у меня там гнездышко.

* * *

С балкона на шестнадцатом этаже открывался вид на весь микрорайон, утопающий в буйной летней зелени. Слева искрилась под закатным солнцем лента Ленинградского шоссе, взлетая на мост через канал. На воду было больно смотреть, столько солнечных бликов рассыпалось по ее поверхности. Ветер на такой высоте оказался резче и холоднее, чем у земли. Сюда не долетали запахи расплавленного асфальта, угар выхлопных газов и стойкое амбре переполненных мусорных баков.

«Хорошо! Жить, оказывается, надо на высоте птичьего полета. Другой обзор, другой масштаб. И мысли совершенно другие», — подумал Белов.

Нехотя оторвал взгляд от бесконечной дуги горизонта. Сориентировавшись по приметам, нашел свой дом. Типовую пятиэтажку в унылом, как новобранцы, строю таких же серых и невзрачных.

«Наверняка выяснили, что семья на даче, тихо взломали замок и притихли на кухне. Считают капли из-под крана, дуреют от невозможности покурить и тихо матерят меня за то, что не иду в капкан. — Он злорадно усмехнулся. — Фиг вам! Я еще побегаю».

В Насте, по его убеждению, пропал агент экстракласса. То, с какой лихостью она доставила его сюда, как грамотно оставила машину на стоянке у магазинчика и провела его к дому обходными путями, заставило изумиться даже видавшего виды Белова. Такого самообладания, если не считать злых слез, он не встречал даже у самых тертых оперов.

— Игорь Иванович, чай готов, — позвала его Настя.

Белов с мальчишеским удовольствием пульнул окурком с высоты шестнадцатого этажа и вернулся в комнату.

Квартира на самом верхнем этаже напоминала гнездышко. Не уютно-интимное гнездышко разукрашенной птички, а пустое, давно заброшенное гнездо кукушки. Выцветшие обои, разномастная мебель годов пятидесятых. Запущенная донельзя кухня с набором прокопченных кастрюль на полках.

Белов сел в продавленное кресло, по левую руку стоял столик на шатких длинных ножках — мебельный шик шестидесятых.

— Это чьи хоромы? — Белов пробежал взглядом по книжным полкам на противоположной стене. Библиотека, как и все в квартире, была с бору по сосенке, в основном затертые корешки с облупившимися буквами, пара разрозненных томов из полных собраний сочинений классиков, вездесущая серокожая «Жизнь замечательных людей» и стопка старых журналов.

— Одного алкоголика, — ответила Настя. Поставила на столик поднос с чашками и сахарницей. Посуда, не в масть с квартирой, оказалась современной, зачерненное стекло. Второй деталью, диссонирующей с обстановкой, был компьютер на письменном столе.

— И где хозяин? — поинтересовался Белов.

— Перед вами. — Настя сверкнула улыбкой.

— Я серьезно.

— И я. — Настя села в кресло напротив, закинула ногу на ногу. — Квартиру купила у алкаша. Ремонтов сделать руки не дошли. Пусть пока так постоит. В

— Но у тебя же есть квартира на Планетной.

— Ну и что? Всегда полезно иметь гнездышко, о котором никто не знает. — Убого, сама вижу. Но зато тихо. — Оценивающе осмотрела Белова, удовлетворенно хмыкнула. — Вам идет.

— Что? — удивился он.

— Как сейчас говорят, имидж. Стрижка «под ноль», джинсовка. Знаете, кого напоминаете?

— Бандюка, — усмехнулся Белов.

— Не-а. Полковника Куртца, его Марлон Брандо играл. «Апокалипсис» смотрели?

— Это там, где вертолеты под «Полет валькирий» вьетнамцев долбят?

— Почему-то всем запоминается именно это. А фильм умнейший. Про полковника, который хлебнул войны так, что у него сорвало крышу, ушел в джунгли и создал свою армию из аборигенов и беглых солдат. Он вдруг понял, что у войны нет ни правил, ни законов. Война — это тотальное уничтожение, вихрь смерти, по неосторожности смертных ворвавшийся в мир. И войну ведут бессмертные боги и герои, а не политики и генералы. Политкорректные генералы не смогли ему этого простить и вульгарным образом «заказали» его.

Белов провел ладонью по короткому ершику волос, перед глазами на секунду возник тот полковник в заброшенном храме среди диких джунглей. Настин взгляд не давал ему покоя: остановившиеся глаза с расширенными зрачками неподвижно уставились ему в переносье.

— Из-за лысины похож? — Он постарался перевести все в шутку.

— Нет. Тот полковник заглянул в Бездну и остался жив. Это и делает смертного богоподобным. Книжка, по которой снят фильм, так и называлась — «Сердце Бездны». — Настя опустила взгляд. — У вас, Игорь Иванович, глаза человека, заглянувшего в Бездну.

Белов отхлебнул чай. Он оказался чересчур горячим, отдавал какой-то травой, вкус непривычный, но приятный. Откашлялся, ожог и спазм горла помогли стряхнуть неожиданно накатившее оцепенение.

— Кстати, о кино. Сдается мне, девочка, что все сказки про этнографические фильмы — туфта чистой воды. Не могут люди так меняться. Ты же у нас авантюристка. Признайся, опять в журналистские расследования играешь?

Настя наморщила носик.

— Фу, что за день такой? Одни допросы! — Она закурила. — Нет, Игорь Иванович, не играю. Какой смысл? В чужие тайны сейчас лезут вовсе не из неудовлетворенного любопытства. Либо хотят денег заработать, либо привлечь внимание к собственной персоне, что в наши дни одно и то же. Известный человек дороже стоит.

— Но чаще расплачиваются пулей, — уточнил Белов.

— Вот это, между прочим, я отлично знаю. Белов невольно смутился.

— Что это были за люди, Игорь Иванович? — понизив голос, спросила она.

— Их нельзя назвать хорошими, но сегодня они нам помогли, — немного помедлив, ответил Белов.

— В серьезных делах нет хороших и плохих, есть серьезные люди и дураки.

— Это кто так здорово сказал?

— Папа. — Настя глубоко затянулась, выпустила дым навстречу сквозняку. На секунду глаза сделались мертвыми. — Вы были его другом. Это единственное объяснение, почему я вас не бросила. Правы вы или нет, за что вас гонят, как зверя, меня не интересует.

Белов понял, благодарить не надо, лучше вообще промолчать. Тяжело засопев, попробовал отхлебнуть чай, но лишь опять обжег губы. Досадливо поморщившись, отставил чашку.