В 1926 г. Бальфур привязал доминионы к метрополии последним куском вербальной паутины: они стали «автономными сообществами в рамках Британской империи, равными по статусу и свободно связанными в качестве членов Британского содружества наций»[1915]. Это ясное определение было подтверждено Вестминстерским статутом 1931 г. После беспорядков в Ирландии, Леванте и Индии наблюдалось затишье. Затем стало возможно поверить в то, что Ирландское Свободное Государство останется в более тесно связанной империи, Британия установит «доктрину Монро» для Ближнего Востока, а Индостан продолжит блистать в королевской диадеме.

В других местах носители бремени белого человека предположительно проявляли «гений колонизации, который делал Британскую империю более великой, чем в какие-либо времена»[1916]. Это огромное здание, как заявляли его защитники, являлось памятником высшему типу цивилизации. Это «величайший политический эксперимент из когда-либо предпринимавшихся», как сказал сэр Ивлин Ренч, основатель Заморской лиги. Она могла первой пройти по пути к федерации человечества[1917], как он полагал. Так и Рим, по словам Плиния Старшего, стремился стать общей родиной для всех народов Земли.

Британская империя со своей мощью, величием, властью и силой даже казалась пророкам вроде Леопольда Эмери и Лайонела Кёртиса частью божественного порядка. В «евангелии от Эмери» империя была не просто супердержавой, а «словно Царство Небесное внутри нас»[1918].

Кёртис, который основал ежеквартальный «круглый стол», Чатем-хауз (Королевский институт международный отношений) и другие органы, предназначенные для продвижения имперского союза, собирал «не более 12 учеников»[1919]. Он проповедовал, что империя является «царством Божьим на Земле»[1920].

На иностранцев все это производило впечатление, даже против воли. Во время путешествия вокруг света лорд Нортклифф встретил одного американца, который с неохотой признал: «Путешествие по Дальнему Востоку стало открытием в плане величия Британии, и ваши большие владения заставляют Дядю Сэма "принять сидячее положение и обратить внимание на них"»[1921]. Сам Адольф Гитлер приковывал взгляд к мировой гегемонии Британии, и в «Майн Кампф» назвал ее «величайшей державой на Земле»[1922].

Высокопоставленные чиновники из Уайт-холла только приукрашали подобное представление. В этом плане они не испытывали сомнений, колебаний и угрызений совести. Ранее они пригласили Сигизмунда Геце сделать серию настенных росписей для Министерства иностранных дел. Вскоре после прекращения военных действий он закончил последнюю панель под названием «Britannia Pacificatrix» («Британия-умиротворительница»)[1923]. Эта настенная роспись была предназначена для демонстрации победоносной Великобритании, поддерживающей мир при помощи далеких сыновей и союзников. Она расположена на фоне мраморной колоннады, поверх которой идет надпись на латыни. В центе находилась аллегория Британии, великолепно смотрящаяся в шлеме с плюмажем и красно-бело-золотых свободных одеждах. Она через море жмет руку Америке, фигуре во фригийском колпаке (символе свободы), держащей в руках весы правосудия. По бокам у нее стоят Италия с топором и дикторской связкой (символом законности в древнем Риме) и Франция, которая сжимает короткий меч, показывающий вниз, на обломки военной машины Германии. Поддерживающая роль отведена доминионам: Ньюфаундленд стоит с трезубцем, Южная Африка — со львиной шкурой, на Канаде венок из колосьев пшеницы и пояс из кленовых листьев, Австралия — в шапочке диггера, а Новая Зеландия — с золотым руном. Индия появилась в броне, Фейсал воплотил эпос Аравии, Греция держит статую, Румыния — сосуд с маслом, а Япония — цветущую сакуру. Чернокожий мальчик с блюдом фруктов на голове означал потенциал Африки.

Под мантией Британии прячутся обнаженные жертвы конфликта, в частности, фигура Бельгии, которая выходит из ужасов войны со сломанным мечом, но незапятнанным флагом. Здесь был представлен победоносный образ послевоенного могущества и великодушия Великобритании, возвеличенный классической иконографией.

Керзон говорил, что картина стала не искусством художника, а мелодрамой.

На самом деле это была пропаганда. Это эмблема попыток усилить престиж Британии, чтобы компенсировать относительный упадок британской мощи. Такие попытки происходили в период между двумя войнами.

Реклама империи оказалась почти такой же старой, как сама империя. Но Нортклифф и другие развили технику манипулирования общественным мнением во время Первой Мировой войны, когда «пропаганда, как гигантское анчарное дерево, капала своим ядом на все страны»[1924]. В дальнейшем Британия предприняла беспрецедентные усилия для поддержки демократии в рамках имперских норм, причем действовала так активно, что правительства периода между двух мировых войн обвиняли в «играх с человеческой волей»[1925], порождении стадного инстинкта и помещении массового сознания на цепь[1926].

Использовались новые средства массовой информации. Кино возбуждало и захватывало гораздо больше, чем шоу с использованием проекционного аппарата. В этом случае было легче использовать цензуру, чем в мюзик-холле.

Кино заняло место театра в зарождении и укреплении имперских чувств. Фильмы варьировались от документальных вроде «Заботы», где показывали британского районного комиссара, «творящего правосудие, строящего дороги и мосты, обучающего местных жителей развивать страну и мирно жить вместе»[1927], до эпосов — например, «Жизни бенгальского улана». Гитлер использовал последний фильм для обучения СС тому, как крошечная элита может подчинить низшую расу.