Что бы ни случилось, слугам империи следовало демонстрировать смелость. Но в действительности на демонстрацию превосходства и главенства тратилось столько усилий, что это часто мешало эффективности.

Солдаты устаивали парады, маршировали четким строем в парадных мундирах, с отполированными до блеска пуговицами и пряжками. Однако армия оставалась чем-то чуть большим, чем имперская жандармерия. Даже после механизации Военное министерство позволяло каждому офицеру кавалерии иметь по два боевых коня бесплатно. Полки, которые получали самоходные орудия, снижали скорость их стрельбы, сохраняя сложные процедуры, которые проводились для контролирования теперь уже несуществующих лошадей. Моряки демонстрировали флаг со щегольством и рисовкой, типичными для Нельсона. Но в период между двумя мировыми войнами сторожевые корабли военно-морских сил были «недостаточно хорошо вооружены и недостаточно мощны»[1951]. Ведь их строили в большей степени ради впечатляющих силуэтов, а не боевых возможностей. Летчики устраивали волшебные шоу, но Королевским ВВС так сильно не хватало наличных, что в Индии они не могли позволить себе шины для некоторых из старых самолетов «Бристоль». (Им приходилось взлетать и садиться на металлические части колес).

Районные комиссары специально одевались на ужин в джунглях, чтобы должным образом поддержать гордость белого человека самим собой, как писал Сомерсет Моэм. Он отмечал дискомфорт и неудобство, вызванные такими формальностями[1952],

Все делалось, чтобы поднять правителей над теми, кем они правили, утвердиться в качестве отдельной ветви высших существ. Каждый, в соответствии со своим местом в имперской иерархии, наслаждался долей божественной власти. (Она, как предполагалось, текла вниз от теократического короля). Слуги короны становились местными божествами. В конце концов, как написал о колониальных чиновниках Э.М. Форстер в своем романе «Путь в Индию» (1924 г.), они «уйдут в отставку в какую-нибудь пригородную виллу, и умрут, отправленные в ссылку из славы». А пока, если процитировать одного из его героев, «англичане любят представляться богами»[1953].

Те, кто управляли империей в период между двумя войнами, по крайней мере, получили соответствующее воспитание и учились командовать. Половина из них (те, кто вероятнее всего должен был преуспеть), учились в закрытых частных привилегированных средних учебных заведениях, гордившихся тем, что выпускают лидеров будущего. К этому времени культ атлетизма углубился, игры явно превосходили по значимости набожность и хорошую учебу, считаясь главными средствами для «тренировки характера»[1954].

Конечно, на колониальную службу шли и специалисты в различных областях знаний, и те, кто изучал классические науки и «ужасно страдал по Риму»[1955]. Но главной рекомендацией для кандидатов для непередаваемого сэра Ральфа Ферса становились черты характера[1956]. Он являлся воплощением снобизма и коррупции и давно отвечал за наем на работу в Министерство по делам колоний. Там он когда-то, будучи молодым человеком, играл в крикет в кабинете министра, подавая мяч от огромных дверей и используя камин, как воротца.

Ферс учился в Итоне (который давал четверть тех, кто поступал на службу в Министерство иностранных дел в начале 1930-х гг.) Он гордился сетью старых знакомых и предпочитал людей, которые происходили из «рода, себя уже показавшего». Однако Ферс мог найти место и для более грубых и неотесанных типов, не боявшихся рассказывать истории, которые обычно звучат в курительной комнате, старейшинам племен на самых диких аванпостах империи — например, Золотого Берега.

В период его работы (1910—48 гг.) он использовал простые, вплоть до наивности методы отбора. На самом деле «Руководство по назначению на должность» Министерства по делам колоний иногда кажется эхом «Руководства» для бойскаутов: «Слабость различного рода может таиться в отвисшей губе или отводимом взгляде, а целеустремленность обычно отражается в прямом взгляде и плотно стиснутых губах и челюстях»[1957].

Монокли не мешали твердому и уверенному взгляду, но Ферс не очень хорошо относился к «парням в очках»[1958].

Однако в то время его критерии были широко популярны, а особенно — у сторонников традиций. Последние считали, что будет лучше всего, если империей станут управлять надежные, патриотически настроенные джентльмены, знающие, как следует играть в эту игру. Как писал один из старших администраторов в Малайе, «нам здесь требуются молодые выпускники частых закрытых привилегированных школ (предпочтительно, из Челтнема), которые провалились во всей книжной работе и на экзаменах, но отлично показали себя в спорте»[1959]. В целом такие чиновники служили безупречно и надежно, поскольку были честными, смелыми, ответственными и предприимчивыми. Они много сделали, чтобы заслужить только восторженно-хвалебные отзывы. По словам би-чевателя имперских дурных дел Э.Д .Морела, они были «сильными в чувстве справедливости, твердыми в чувстве долга»[1960].

В неопубликованных мемуарах один ирландский юрист, который обычно гневно высказывался об англичанах, только хвалил районных комиссаров, которых встретил в Нигерии: «Забота о местных жителях, которыми они управляли, была великолепной». Он добавил, что философ Джордж Сантаяна думал о таких людях, когда говорил, что в мире раньше никогда не было столь «ребячливых и веселых хозяев». Сантаяна добавлял, что будет трагедией их замена «невежами и мужланами»[1961].

С другой стороны, несмотря на сильную местную поддержку, в первую очередь они отвечали не перед жителями колоний, а перед империей. Как сказал один исполняющий обязанности губернатора Нигерии молодому Джеймсу Каллагэну, ему и его коллегам помогло бы, если бы британцы прекратили делать «лицемерный упор на нахождении в Африке ради африканцев» и признали: «Мы остаемся там ради нашего собственного блага». От этого смогут выиграть и местные жители, которые в ином случае вернулись бы к каннибализму в «охваченном болезнями малярийном болоте и джунглях»[1962].