– Она сказала, что я смогу жить вместе с ними, – резко прервала ее Сати.

Ясмина взяла стакан и отпила глоток воды.

– Милая, но ведь если они снимут этот коттедж в Джекфилде…

– Это было еще до всего этого, Ма. Она сказала мне, что когда они с Джастином поженятся, я смогу, если захочу, жить с ними. И они не собираются жить в маленьком коттедже. Они найдут себе что-то побольше. И еще она сказала, что там для меня будет комната – и не какая-то гостевая, а моя собственная спальня, – в которой я смогу жить.

Ясмина почувствовала, что во рту у нее пересохло. Губы тоже стали сухими. Даже ладони, казалось, полностью лишились влаги.

– Сати, милая моя девочка, – сказала она, – ты еще не в том возрасте, чтобы жить без мамы и папы.

– Она сказала, что сообщит мне, когда будет помолвка, чтобы я могла на нее прийти. А после этого они с Джастином заберут меня, и я буду жить с ними.

До Ясмины дошло, что она пропустила одну очень важную деталь в рассказе дочери.

– Так ты что, уже знала, что они вот-вот поженятся?

– Мисса говорила, что они собираются. То есть они оба говорили. И еще спрашивали, не хочу ли я пойти с ними в загс, но я сказала, что ты рассердишься, а они сказали, что ну и пусть, а если мне страшно, то Джастин может за мной приехать. Я сказала, что мне не страшно, но я не хочу еще больше расстраивать тебя, поэтому лучше подожду. А вот потом, когда у них все будет готово, я к ним перееду.

– А почему ты ничего об этом мне не рассказала? – Ясмина откинулась на спинку своего стула.

– А я знала, что ты скажешь «нет».

– Я не про твою жизнь с ними. Этого никогда не произойдет, можешь быть в этом уверена. Я про загс, свадьбу, их намерения… – Ясмина схватила Сати за руку. Ее пальцы сжались так сильно, что девочка вскрикнула. – Это ее будущее, – прошипела женщина. – Ты это понимаешь? Это не игрушки. И это не еще один способ дать маме пощечину. Это ее жизнь, глупая ты девчонка. И ты знала… Все это время ты знала…

– Мне больно, Ма! – Сати попыталась вырвать руку.

– Это еще цветочки… Что с тобой? Где твоя голова? Я могла бы встретить их там. Могла бы помешать этому. Я могла бы…

– Вот именно это и сказала Мисса, – глаза Сати наполнились слезами. – Она сказала, что ты на все пойдешь. Сказала, что ты ее ненавидишь. Сказала, что ты ненавидишь Джастина. Она сказала, что ты ненавидишь всех, кто с тобой не согласен.

– Я не…

– Ты делаешь мне больно! Твои ногти… Прекрати. Мам, ну пожалуйста… – Сати расплакалась. – Я здесь не останусь. Не останусь с тобой. Янны больше нет, Мисса уехала, и у меня никого больше нет, потому что я не вещь, и я буду жить с Миссой и Джастином, и ты не сможешь меня остановить, потому что если ты это сделаешь, то я убегу, и ты меня никогда не найдешь, и я поеду в Лондон и буду жить на улице и…

Ясмина ударила ее так сильно, что голова Сати откинулась назад. Понадобилось какое-то время, чтобы женщина поняла, что она дала дочери не пощечину, как намеревалась, а ударила ее сжатым кулаком.

– Сати… – сказала она. – Боже… Сати, доченька моя…

Говоря эти слова, она разжала руку. Сати вскочила на ноги и бросилась к двери. Ясмина закричала ей вслед с отчаянием, рожденным сожалением, печалью и осознанием произошедшего.

Хлопок двери сказал ей о том, что сделанного уже не вернешь.

Сент-Джулианз-Уэлл

Ладлоу, Шропшир

Первое, что пришло на ум Рабии Ломакс, когда раздался звонок в дверь, была мысль о том, что полиция хочет допросить ее еще раз. Если верить телесериалам, копы прекрасно знают, что визит во внеурочное время – особенно после десяти вечера – даст лучший результат, чем тот, которого они добились в прошлый раз.

Однако, открыв дверь, Рабия нос к носу столкнулась со своим младшим сыном. Ей не очень понравилось то, что в руках у него была сумка, в которую он, по-видимому, засунул кое-какую одежду. Выражение его лица ей тоже не понравилось – оно было таким измученным, что Рабия сразу поняла: случилось что-то ужасное.

Она отошла от двери. Тимоти вошел в дом. Сначала он ничего не сказал, а просто прошел в гостиную, опустился на софу и разжал пальцы, позволив сумке упасть на пол.

– И Сати тоже, – были его первые слова, от которых у Рабии похолодело под ребрами. Она опустилась на ближайший к ней предмет мебели. Им оказалась оттоманка.

Тимоти провел ладонью по лицу, и со своего места Рабия услышала, как скрипит под пальцами щетина. Когда он посмотрел на нее, Рабия увидела, что глаза у него налились кровью, и испугалась, что он опять начал пить. Но Тимоти смог проехать весь путь от Айронбриджа и не вел себя как выпивший человек. Тогда она подумала о таблетках, но он не походил на человека под действием наркотиков.

– Она и Сати живы, – сказал он. – Я, когда спустился, сразу бросился за ней. Наверху я просто отдыхал, ничего больше, а она, наверное, подумала, что я что-то принял и теперь потерян для окружающего мира. Но это было не так, поэтому я слышал голоса и хлопок двери. Сильный. Я имею в виду хлопок. Даже окна в спальне зазвенели. Почему это так? Разучились строить, что ли?

– Что происходит, Тим? – спросила Рабия. – Ты меня пугаешь.

– Можно мне воды, Ма? Холодная из-под крана подойдет, но если у тебя есть с газом… Черт меня побери совсем! И почему я все время думаю о том, чего хочется именно мне?

Она могла бы ответить: это все потому, что он эгоист, что подтверждается наличием самого главного признака: я, я, я и опять я, и только я.

Но вместо этого она принесла ему то, что у нее было, – открытую бутылку «Пеллегрино». Тимоти стал пить прямо из горлышка.

– Так что же случилось? – повторила Рабия свой вопрос.

– Вчера утром из дома ушла Мисса. А сегодня в обед – Сати.

– Что значит «ушла»?

– Думаю, что она сначала побежала к какой-то подружке, поэтому я и стал искать ее по подругам. Но в конце концов нашел ее в доме Джастина, что вполне логично, потому что Мисса сейчас живет у него. То есть, насколько мне удалось выяснить, пока живет. До свадьбы, после которой Сати настроена переехать к ним. То есть к Миссе и Джастину.

Говорил он нудным голосом, и когда закончил, Рабия поняла, почему у него красные глаза, – они наполнились слезами. Она хотела ощутить эту боль, от которой он сейчас страдал, чтобы облегчить ее. Но неожиданно поняла, что сама не испытывает вообще никакой боли. Скорее ее охватила ярость. И не только по отношению к Тимоти, но и по отношению к ним всем.

– Я не могу с ней больше, – продолжил Тимоти. – Я пережил… пережил смерть Янны, но я не могу… Такое впечатление, что она уверилась… Но этого не может быть. Она не могла ни в чем увериться. Она всегда была уверена, а я не хотел этого видеть. Сначала я пытался с ней поговорить. Постарался объяснить, что все ее действия лишь испортят нашу жизнь. Но она отказывалась это понимать. Говорила, что это ее долг. Так же, как говорили ей ее родители. Лепи, подгоняй, строгай, дели. Все что угодно, только чтобы загнать их всех в форму, которую ты для них предназначила. Как будто своего собственного опыта ей не хватило, чтобы понять, что матерью она стала просто по залету. Но, как оказалось, ей хватило собственного опыта сделать все, чтобы девочки учились на ее ошибках. Она так это видит. Что все, что было, – ошибка. Она, я, мы вместе, всё… Ну что ж, да будет так. Я устал. У меня нет больше сил.