– Я приехал без них, – сказал он, увидев кувшин. – Торопился. Иначе, поверь, обязательно захватил бы их. Я совсем не спал.

– Я тоже. Вставай. Мы едем в Айронбридж.

– Ма…

– Ты что, думаешь, что мне все это доставляет удовольствие? Что у меня есть какие-то готовые решения относительно той хрени, в которую ты превратил свою жизнь?

– А если нет, то какой во всем этом смысл?

– Смысл в том, детка, что тебе самому придется их искать. Они должны быть у тебя с Ясминой, и сегодня вы их обсудите.

– Она не захочет.

– Ты что же, действительно думаешь, что меня хоть как-то волнуют желания Ясмины? Вставай, одевайся, и в машину. Ты поедешь в Айронбридж, а я поеду за тобой.

Она дала сыну четверть часа, потому что он захотел принять душ. Пока Тимоти был в ванной, Рабия собрала с пола разбросанные вещи и сложила их в сумку. Ее она отнесла к входной двери. Теперь это наглядно покажет Тимоти, насколько ей не хочется, чтобы он прятался от своих проблем у нее в доме.

Одевшись, сын ни словом не обмолвился о сумке. «Повезло, – подумала Рабия, – что какую-то одежду он захватил с собой в ванную, иначе ему пришлось бы ехать в Айронбридж в пижаме». Правда, ей это было все равно.

В такой час транспорта на улицах еще не было, за исключением двухсекционного грузовика в районе Бриджнорта, который пытался въехать в центр верхнего города. А так им приходилось следить лишь за тем, чтобы не наехать на какое-то испуганное животное, выскочившее на дорогу, по которой они неслись навстречу занимающемуся рассвету.

Приехав в Айронбридж, Рабия зашла в дом одна, велев Тимоти ждать у входной двери. По звукам на кухне она догадалась, что Ясмина тоже встала сегодня пораньше. Сразу не увидев своей невестки, Рабия сделала знак Тимоти, что тот может войти в прихожую, где должен отсиживаться до тех пор, пока его не позовут.

Ясмину Рабия нашла на кухне – женщина стояла перед открытой коробкой с надписью «Hello Kitty», принадлежавшей Сати. Она обрезала корочки у сандвича, который, очевидно, приготовила для дочки. Вместе с ним она положила яблоко, небольшую упаковку фиников, такую же упаковку чипсов и пачку апельсинового сока с приклеенной к ней трубочкой.

Ясмина резко обернулась, услышав слова Рабии:

– Неужели ты думаешь, что она сможет съесть все это после вчерашнего?

Женщина быстро оправилась от удивления, что ее свекровь появилась у нее на кухне в шесть часов утра, и вернулась к своему занятию.

– Как я вижу, Тимоти все вам рассказал, – сказала она. – Я отвезу это Сати в школу. Хочу извиниться перед ней.

– А ты не слишком торопишься?

Ясмина оглянулась через плечо, но ничего не сказала.

– Мне кажется, ты слишком оптимистична, – продолжила Рабия. – Прежде всего, она вообще может не появиться в школе со следами вчерашнего на лице. И потом, она может не захотеть говорить с тобой, даже если будет там.

– Пусть будет что будет, – ответила Ясмина с чувством собственного достоинства, что было довольно странно, принимая во внимание все, что случилось. – Я должна это сделать, мама.

Рабия сделала шаг вперед, протянула руку и захлопнула коробку для ленча.

– Если уж мы заговорили о том, кто что должен сделать, то вот тебе мой совет: ты должна, черт возьми, сесть – хочешь здесь, хочешь в другом месте, – и мы все трое должны поговорить.

– Но вы же знаете, что Сати ушла.

– А речь вовсе не о Сати… Тимоти, где ты там?! – крикнула Рабия.

Тот появился от входной двери. Сейчас он напомнил Рабии маленького мальчика, и она вдруг поняла, как мало ее сын изменился за все эти годы. У него было то же самое виноватое выражение лица, которое появлялось у него всегда, когда его ловили на том, что ему запрещалось делать, и в котором была надежда на прощение, если он будет выглядеть достаточно трогательно. Когда-то это срабатывало, и сейчас Рабия корила себя за это.

Когда Тимоти присоединился к ним на кухне, она сказала:

– Я здесь не затем, чтобы решать проблемы вашего супружества. Этим вы, если захотите, займетесь сами. Но я здесь для того, чтобы сказать вам: вы не выйдете из этого дома до тех пор, пока здесь не появлюсь я, так как меня волнуют Мисса и Сати, а не вы двое. Сейчас я уезжаю, чтобы поговорить с ними. Если мне повезет, я смогу привезти с собой одну из них, а если на то будет воля Господа, то и обеих. Но мы трое прекрасно знаем, что ничего этого не произойдет, если кто-то из вас решит выйти из игры.

– Ма, – подал голос Тимоти, – можно я съезжу? Я не сделал ничего…

– Ради всего святого, не пытайся убедить меня, что ты ни в чем не виноват. Я здесь не для того, чтобы доискиваться до причин, и вам тоже не стоит этим заниматься. Я здесь потому, что мы пока еще одна семья, и я надеюсь, что мы ею и останемся. О чем-то другом я даже думать не хочу, и если вы с этим не согласны, то советую вам поменять точку зрения. Нам предстоит сделать чертовски много помимо того, что мы все должны измениться. Извинения никому не нужны, если они не подкреплены переменами. Хоть кто-то из вас понимает, о чем я сейчас говорю? Можете не отвечать. Просто дайте мне этот гребаный адрес Гудейлов и оставайтесь в доме до моего возвращения.

Ни один из них не попытался спорить. Ясмина нашла и передала Рабии адрес. Женщина уехала.

Найти дом Гудейлов оказалось не так уж сложно. Они жили в самой высокой части города, почти на опушке леса. Для того чтобы добраться туда, Рабии пришлось проехать по тому району, в котором во время промышленной революции жили магнаты, владельцы местных производств, менявшие под себя все, начиная с кованых решеток вокруг жилища и кончая формой изысканного фарфора. Они занимали гигантские георгианские усадьбы, построенные из кирпича, которые за прошедшие сто лет значительно обветшали, но некоторое из них в последние годы были уже отреставрированы во всей своей классической красоте. Гудейлы жили не в этих домах, а скорее за ними и выше их. Это был еще один район, переживший тяжелые времена, но, опять-таки, некоторые дома в нем находились в процессе реставрации. Чего нельзя было сказать о доме Гудейлов.

Он, как и многие другие вокруг, был построен из брозелейского кирпича[233]. Перед домом располагался палисадник, что отличало его от домов, расположенных ниже по склону, которые выходили прямо на дорогу. Когда Рабия припарковалась, вылезла из машины и направилась к входной двери, она поняла, что палисадник был настоящим полем боя. Гномы из гипса, одетые в самодельные килты[234], противостояли здесь своим английским врагам, тоже гипсовым гномам, но одетым на этот раз в нормальную гномскую одежду. Их принадлежность к Англии подчеркивалась «Юнион Джеком»[235] на заднем плане и пластмассовыми мушкетами и резиновыми саблями в руках. Некоторые из этих солдат, увы, пострадали от рук горцев. Двое из них потеряли головы, а один – руку.