На том и сошлись. А поскольку, как положено, применить комендантский взвод, посоветовавшись, не рискнули (среди осужденных значилось слишком много любимых армией командиров), постановили: по очереди, в затылок, силами партийного и комсомольского актива, что и претворили в жизнь через несколько часов по окончании процесса, до рассвета 2 февраля 1945 года, для координации действий (грохнуть больше сотни человек не так легко, а навыков у молодежи не было) вызвав из провинции надежных, проверенных товарищей.

Всё остальное (сохранились воспоминания об этом некоего Цеко Алексиева, могильщика и единственного беспартийного свидетеля) прошло в общем без заминок, но с нюансами. Исполняемые в основном вели себя достойно (князь Кирилл, первый в очереди, и вовсе «вызывающе»), разве что Филов с Габровским плакали, — но, как выяснилось, в спешке забыли взять с собой прокурора и не пригласили священника. Вторая проблема решилась просто — приговоренным объяснили, что Бога нет; а вот над первой, поскольку присутствие прокурора требовалось по закону, пришлось задуматься.

В итоге прямо над воронкой от бомбы, определенной под братскую могилу, устроили партсобрание — с президиумом, определением регламента и прочими формальностями, не пожалев сорока минут. Лев Главинчев, ответственный за акцию, обрисовал молодежи политическую ситуацию, осветил основные задачи текущего момента, рассказал «об огромном доверии, оказанном партией», поставил вопрос на голосование, и было единогласно решено, что подписи исполнителей сойдут за подпись одного прокурора.

Затем тот же «главорез» выступил перед приговоренными, объяснив, что главная их вина в том, что «они не боролись за светлое коммунистическое будущее», но, хотя, конечно, «бывшим» не позавидуешь, всё равно им повезло, потому что могли и повесить. Говорил он «довольно долго, но когда, наверное в увлечении речью, призвал их "осознать ошибки и включиться в упорный труд на благо трудового народа", какой-то военный прервал его словами: "Вы тратите наше время, Левчо. Без формальностей"». И начали.

Но вот ведь беда: после первых выстрелов вспомнили, что врача тоже захватить не озаботились. Хоронить полуживых никому не хотелось — чай не звери, а ехать и разыскивать медика среди ночи не было времени, да и никто не знал, где искать идейно близкого лекаря, — и тут вспомнили, что среди собравшихся есть европейски знаменитый хирург, д-р Станишев. Спросили, не согласится ли профессор зафиксировать смерть всех прочих, профессор согласился и одно за другим, осматривая тело за телом, подписал медицинские заключения, после чего, последним, был расстрелян сам, оставшись без документа.

ЛУЧШЕ МЕНЬШЕ, ДА ЛУЧШЕ

Ну и хватит. А вместо эпилога к этой специфической теме позволю себе, пожалуй, цитату из доклада Георгия Петрова — главного обвинителя на главном процессе, уважаемого, прошу заметить, старого закала адвоката из «приличной» старозагорской семьи, успешно защищавшего единомышленников при «фашизме». Очень уж показательно...

«Кто-то скажет: что такое 2875 или 3 тысячи смертных приговоров рядом с огромными, в десятки тысяч, жертвами, которые наша славная "Рабочая партия" понесла в борьбе? Да, не так уж много. Но только недостаточно сознательный или недоразвитый член партии или сочувствующий может так ставить вопрос. Такие люди легкомысленно, вольно или невольно, отрицают и подрывают героическое историческое деяние Народного суда, одно из самых славных дел нашей партии.

Да, смертных приговоров не так много. Нарекания справедливы. Но давайте посмотрим на содержание этих 2857 смертных приговоров и не будем поверхностны. Посмотрим на качество. Осуждены три регента, таким образом, покончено с байкой о "народном царе" и заклеймена монархия. Осуждены все министры Филова, почти все министры Божилова и половина кабинета Багрянова, а также 67 человек депутатов фашистского XXV созыва.

Осужден весь аппарат кровавой фашистской полиции, сверху донизу, вся разведка, вся верхушка армии, весь Генштаб и все офицеры, которые не успели спрятаться на передовой... Таким образом, налицо почти полная кастрация кровавой фашистской власти, и это дает нам основание утверждать, что Народный суд в целом достойно выполнил задачу...»

И далее сравнения: в Румынии приговоры «постыдно мягкие» (и там возможны отклонения от коммунизма), в Венгрии — лучше, но там «мало» (и там, не дай Бог, дойдет до мятежа, который придется подавлять куда большей кровью), во Франции вообще «издевательство над ожиданиями французских коммунистов» (и это вполне может кончиться проигрышем коммунистами выборов), как и в Италии, где «всё прощено и перечеркнуто бессудным убийством Муссолини». А в Германии — «просто насмешка над реальным правосудием» (и вот увидите, она будет «смотреть в рот международному капиталу»). Даже братская Югославия, «будем честны, карает смертью только тех, кто сжигал населенные пункты, убивал гражданских лиц и пленных партизан. Да еще самых главных негодяев. Только их! Да и то с личного позволения тов. Тито. За всё остальное — малые сроки и мелкие штрафы. Не смешно ли?».

И на этом фоне: «наш суд — непревзойденный международный бриллиант, сияющий в драгоценном венце истории нашего героического народа. Благодаря тому, что сделано, никакие отступления от движения к коммунизму, никакие отклонения от пути дружбы с Советским Союзом невозможны. Нет сомнений, этот результат обусловлен главным образом решимостью нашей славной партии, которая приняла это решение и организовала процесс».

Вот так-то.

И ведь в очень многом, если не во всем — как в воду глядел.

Впрочем, вся эта теория ЦК БРП, «зарубежных» (пока еще) вождей, да и «инстанцию» волновала мало. Дело сделали, проблему закрыли, и на повестку дня вышли новые актуальные вопросы, и в первую очередь — вопрос о выборах в Народное собрание, избежать которых было нельзя, да и избегать не следовало. А тут были проблемы.

Невероятный размах активности «красных», тянувших под себя всё, до чего дотягивались, пугал союзников. Фронт заметно потрескивал, а распада коалиции допускать не следовало ни в коем случае: крутость крутостью, а самостоятельно идя на выборы, коммунисты, по всем прикидкам, взяли бы много, но никак не больше трети голосов. Это не устраивало Москву, не имевшую ни возможности, ни желания оказывать им силовую поддержку.

Поэтому в марте, в самый разгар работы Народных судов, пришлось проводить съезд комитетов ОФ и на съезде вести себя мудрее змия и ласковее котенка, — и получилось очень удачно, потому что в итоге союзники, всерьез боявшиеся «красной узурпации», купились. Даже руководство недоверчивого «Звена», упрямо не верившего в «искренность и прочность комбинации», с удовольствием отметило, что «съезд окончился неожиданно хорошо».

Вот только никогда не бывает так, чтобы хорошо было полностью, без единой задоринки. Если «Звено» удалось убедить, а эсдеки и так не особо брыкались, то с «земледельцами», без которых на выборы