Прознав о появлении по соседству докторов, местные крестьяне гуртом повалили в бесплатную амбулаторию. Особенно их поток возрос после того, как прибыл груз с советскими медикаментами, которые без особых церемоний были вывалены на пляже вместе с кучей боеприпасов и оружия. Предложение Че организовать склад было проигнорировано. Тем временем пляж превратился в «торжище», как писал Че, так как туда стали стекаться полевые командиры и требовать в огромных количествах лекарства для своих отрядов. Один из командиров утверждал, что под его началом находится четыре тысячи солдат, другой — что у него их тысяча, и так далее.

В начале мая Че получил известие, что каирский саммит лидеров повстанческих движений успешно завершился, но что Кабила пока еще не собирается возвращаться — ему требовалась операция по удалению кисты, в результате приезд откладывался еще на несколько недель. Че и его люди начинали ощущать беспокойство из-за своей бездеятельности, и, чтобы как-то занять товарищей, Гевара начал давать им ежедневные уроки французского, суахили и «общей культуры». «Наш боевой дух по-прежнему был высок, — вспоминал Че, — но среди товарищей уже поползли разговоры о том, что дни проходят впустую».

А тут еще появились новые напасти: малярия и тропические инфекции. Че регулярно выдавал больным таблетки против малярии, но вскоре отметил, что у них выявились побочные эффекты — слабость, апатия и отсутствие аппетита. Впоследствии Че винил эти лекарства в том, что они способствовали возникновению пессимизма у кубинцев, в том числе и у него самого, хотя признавать последнее ему очень не хотелось.

Тем временем у Че появился тайный информатор по имени Киве, который рассказывал ему о ситуации внутри повстанческого движения.

По словам Киве, «генерал» Оленга, «освободитель» Стэнливиля, изначально был простым солдатом, которого он лично отправил на север с заданием разведать местность, но затем Оленга начал самовольно совершать атаки и присваивать себе одно звание за другим по мере взятия городов.

Нынешним председателем совета повстанцев был Кристоф Гбенье, для которого «генерал» Оленга и «освободил» Стэнливиль. Однако, по мнению Киве, Гбенье был опасным и аморальным типом, на совести которого была попытка убийства Лорана Митудиди, ныне возглавлявшего генштаб. Что касается Антуана Гизенги, одного из тех, кто выдвинулся в лидеры сразу после смерти Лумумбы, то Киве охарактеризовал его как крайне левого оппортуниста, мечтающего использовать достижения повстанцев для создания собственной партии. Как писал потом Че, разговоры с Киве на многое открыли ему глаза, так что он в полной мере осознал, какой клубок противоречий скрывается внутри весьма далекого от подлинной революционности Комитета по освобождению Конго.

8 мая наконец прибыл Лоран Митудиди, начальник генштаба повстанцев. Он привел с собой еще восемнадцать кубинцев, а также доставил сообщение от Кабилы, который просил Че еще некоторое время сохранять инкогнито. Хотя Митудиди почти сразу же снова уехал, но в тот день впервые за долгое время Че почувствовал уважение к представителю конголезских повстанцев, человеку «уверенному, серьезному и обладающему организаторскими способностями». Более того, Митудиди одобрил предложение Че о создании базы на горе Луалборг.

Че незамедлительно занялся организацией базы, прежде всего обеспокоившись постройкой жилья для своих бойцов. Он снова начал давать им уроки, чтобы как-то противостоять все возрастающим апатии и безразличию, которые угрожали подорвать моральный дух в его отряде. Однако очень скоро Че столкнулся с рядом других проблем, которые также необходимо было решать. Как выяснилось, помимо мирных скотоводов, живших вокруг Луалаборга, в тех же краях имелось еще несколько тысяч вооруженных боевиков тутси, вступивших в союз с конголезскими повстанцами. После того как несколькими годами ранее Руанда обрела независимость от Франции и давние враги из племени хуту начали совершать массовые избиения тутси, им пришлось бежать из своей страны. Помогая сейчас конголезцам, они надеялись затем охватить революционным движением и Руанду. Однако, несмотря на столь взаимовыгодный союз, руандийские тутси и конголезцы не очень ладили между собой, и это обстоятельство в последующие месяцы доставило Че немало забот.

Спустя всего несколько дней у Че началась страшная лихорадка, сопровождавшаяся бредом. Лишь через месяц полностью восстановились силы и появился аппетит. Он был отнюдь не единственным пострадавшим — лихорадка подкосила десятерых из тридцати кубинцев.

Пока Че приходил в себя после болезни, прибыл Лоран Митудиди, который доставил ему приказ возглавить нападение двух повстанческих колонн на вражеский бастион в Альбервиле. «Этот приказ абсурден, — писал Че. — Нас всего 30 человек из них 10 больны или только еще выздоравливают». Но, несмотря на эти соображения, Че не хотел с самого начала вносить разлад и отдал приказ своим людям готовиться к сражению.

22 мая к ним в лагерь прибыл курьер от конголезцев и объявил о приезде «кубинского министра». К этому моменту Че уже привык к самым диким слухам, но каково же было его изумление, когда вскоре после того он увидел перед собой Османи Сьенфуэгоса собственной персоной! Тот прибыл во главе дополнительного кубинского контингента из семнадцати бойцов. Еще семнадцать человек остались в Кигоме дожидаться, когда их переправят через озеро. В результате число кубинских партизан в Конго превысило шестьдесят человек.

«В целом новости, которые принес [Османи], были хорошими, — писал затем Че. — Но лично мне он сообщил самое печальное известие за все время войны: еще до того из телефонных разговоров с Буэнос-Айресом мне стало известно, что моя мать очень больна, и по тону, которым это говорилось, понятно было, к чему следует готовиться… Мне пришлось целый месяц провести в тревожной неопределенности. Однако я надеялся, что это всего лишь ошибка, пока не пришло подтверждение, что моя мать скончалась… Она так и не прочитала мое прощальное письмо, которое я оставил в Гаване для них с отцом».

Весьма показательно, что Че пишет о личном в отчете о конголезской операции: это свидетельствует о глубине его переживаний. Впоследствии к Алейде попали три небольших рассказа, очень мрачных и тяжелых, эклектичностью образов напоминающих литературные опыты молодости. В них отразилось горе Че Гевары от утраты «мадре» Селии. Несмотря на то что автор данной книги не раз просил показать ему эти тексты, Алейда всякий раз отказывалась, аргументируя это тем, что они «слишком личные», чтобы показывать их кому бы то ни было.

Селия умерла 19 мая, за три дня до прибытия Османи в базовый лагерь Че. Она скончалась в возрасте пятидесяти восьми лет от рака — так же как многие ее родственники. Вплоть до самого конца она жила одна в маленькой квартирке по соседству со своей дочерью Селией, встречаясь с небольшим кругом своих друзей по будням, а выходные проводя с детьми и внуками. Лишь очень немногие понимали, что она серьезно больна, и, по словам ее невестки Марии Элены Дуарте, Селия намеренно скрывала это до последнего момента, когда ничего уже нельзя было сделать.

10 мая Селию положили в элитную клинику Стейплера в Буэнос-Айресе, где у нее была отдельная палата с большим окном, из которого открывался красивый вид. Во время одного из посещений Мария Элена увидела, что свекровь смотрит в это окно с восторженной мольбой в глазах. «Все, о чем я прошу, — сказала Селия, — это еще один день».