В больнице рядом с Селией дежурили по очереди ее ближайшие друзья, Рикардо Рохо и Хулия «Чикита» Констенла. Гевара Линч был готов сделать все для спасения жены, он даже обращался в советское посольство, поскольку услышал, что в СССР якобы изобрели лекарство от рака. Присутствие Эрнесто-старшего, должно быть, немало утешило Селию в ее последние дни, поскольку, как она призналась Марии Элене, супруг был первым и единственным мужчиной в ее жизни и, несмотря ни на что, она по-прежнему чувствовала к нему любовь.

В последние дни все мысли Селии были о ее сыне Эрнесто. Она просила Рикардо и Хулию позвонить в Гавану и спросить Алейду, где он находится. Еще в марте в Гавану ездил давний друг Че Густаво Рока, он привез Селии письмо от Эрнесто, в котором сообщалось, что Гевара намерен оставить свои посты, на месяц поехать рубить тростник и затем начать работу на одной из фабрик при Министерстве промышленности, чтобы понять, как все устроено на низовом уровне. Но Селия получила это письмо лишь 13 апреля, когда Че уже исчез и о его судьбе пошли самые различные слухи; мать и без того чувствовала беспокойство, и это послание только усугубило его.

16 апреля, когда стало уже ясно, что Селия находится на пороге смерти, а ее волнение из-за старшего сына ничуть не ослабевало, Рохо позвонил в Гавану Алейде в надежде выяснить хоть что-то, но Алейда ничего не могла ему рассказать. Она сообщила лишь, что Че нет рядом и она не может с ним быстро связаться. 18 апреля Алейда перезвонила сама и поговорила со свекровью.

Селия ничего не узнала от Алейды, и вот в последней и тщетной попытке добиться какого-то ответа Рохо отправил телеграмму «майору Эрнесто Геваре в Министерство промышленности, Гавана». Текст телеграммы был следующим: «Твоя мать очень больна, хочет видеть тебя. Крепко обнимаю, твой друг Рикардо Рохо». Ответа не последовало, а уже на следующий день Селии не стало.

Во время ее похорон на гроб поставили фотографию Че в рамке, и Мария Элена вспоминает, что ей было жаль остальных детей Селии: «Словно бы их вообще не было и у Селии имелся только один ребенок — Че». Действительно, те особые отношения, которые всегда связывали Селию с ее старшим сыном Эрнесто, до некоторой степени отодвигали на задний план всех остальных детей.

V

Все еще не оправившись от скорбного известия, доставленного Османи, Че тем не менее занялся обсуждением военных планов с Лораном Митудиди. Он сумел убедить Митудиди в том, что нападение на Альбервиль несвоевременно и что сначала им следует разведать положение дел на всех фронтах. Ни он, ни генштаб не знали подлинной картины и целиком должны были полагаться на сообщения полевых командиров, которые, как уже понял Че, не отличались особой надежностью. В конце концов Митудиди согласился с предложением Че отправить четыре группы партизан на различные линии фронта.

Уже через несколько дней стали приходить первые донесения. В паре мест повстанцы производили впечатление хорошо вооруженных и готовых к бою, но в целом везде царило бездействие и не было порядка. Командиры зачастую напивались до одурения, причем делали это прямо на виду у солдат. Пользуясь тем, что дороги находились под их контролем, повстанцы разъезжали туда-сюда на джипах, но не предпринимали никаких попыток перейти к серьезным действиям. Заняв однажды позиции, они лишь заставляли местных крестьян предоставлять им пропитание.

Че также обнаружил, что конголезцы крайне ленивы. Во время марш-бросков они не несли ничего, кроме личного оружия, патронов и одеял, а на просьбу взять какой-нибудь дополнительный груз отвечали отказом, заявляя: «Mimi hapana Motocar» («Я не грузовик»). Со временем они стали говорить: «Mimi hapana Cuban» («Я не кубинец»).

На линии фронта в Лулимбе Виктор Дреке обнаружил, что повстанцы заняли позицию на вершине холма, в семи километрах от вражеского поста, но за многие месяцы ни разу с него не спустились. Их полевой командир, сам себя называвший «генералом Майо», с открытой враждебностью отзывался и о Кабиле, и о Митудиди, презрительно именуя их «иностранцами». Когда Митудиди приказал Майо явиться к нему на встречу, тот отказался.

Тем временем в Луалаборге Митудиди делал все, что было в его силах, чтобы навести порядок в войсках: виновных в распитии помбе он в наказание отправлял рыть траншеи, приостановил бесконтрольное распределение оружия и начал читать довольно жесткие лекции своим подчиненным. Стоило только Че упомянуть, что он чувствует себя несколько отстраненным от рядового состава конголезской армии из-за языкового барьера, как Митудиди тут же выделил ему одного из собственных помощников — совсем юного парнишку по имени Эрнесто Иланга — для занятий суахили.

В начале июня Че окончательно стали ненавистны и скука, в которую он оказался погружен, и неизменный вид из лагеря: две горные вершины, закрывавшие собой весь горизонт. Однако все, что он мог сейчас сделать, — это направить еще несколько патрулей на рекогносцировку местности. Никаких более серьезных действий, не имея на то санкции начальника Митудиди — Лорана Кабилы, он предпринять не мог. От Кабилы же тем временем продолжали поступать весьма странные сообщения о новых причинах его задержки, правда сопровождавшиеся неизменными заверениями, что он вернется со дня на день.

7 июня Че встретил Митудиди на базе в Кибамбе и узнал от него, что ставка генштаба перемещена на новое место, неподалеку, и что Митудиди как раз идет ее инспектировать. Че поинтересовался, что на самом деле было причиной отсутствия Кабилы, и Митудиди признался, что его начальник не едет, вероятно, потому, что в Дар-эс-Саламе ожидается визит Чжоу Эньлая и Кабила должен встретиться с ним, чтобы обсудить вопрос помощи повстанцам.

Че поднялся обратно на гору, но не успел он дойти до вершины, как его нагнал курьер с новостью о том, что Митудиди утонул. Это был для Гевары страшный удар: Митудиди был едва ли не единственным гарантом того, что им удастся хотя бы чего-то добиться в Конго. Неслучайно в неопубликованных «Эпизодах» глава, посвященная гибели Митудиди, получила заглавие «Гибель надежды».

Как рассказали кубинцы, бывшие в тот роковой день на катере с Митудиди, на озере из-за сильного ветра началось волнение, и Митудиди, похоже случайно, упал за борт. Однако то, что Че услышал затем, заставило его насторожиться. «Там произошла целая серия странных событий, которые я просто не знаю, чему и приписать — то ли идиотизму, то ли чрезвычайной силе суеверий (озеро якобы населяют всевозможные духи), то ли чему-то более серьезному». Митудиди держался на воде и звал на помощь минут десять-пятнадцать, но двое других африканцев, бросившихся его спасать, утонули. А те, кто оставался на катере, успели отключить мотор, и когда они заново завели его, то «словно бы какая-то магическая сила стала мешать им приблизиться к тому месту, где был Митудиди; в конце концов катер начало относить к берегу, и какое-то время спустя товарищи увидели, что Митудиди пропал под водой».

Однако, несмотря на трагедию, надо было двигаться дальше. В последних числах июня, после двух месяцев «абсолютного бездействия», кубинцы включились-таки в военные действия в Конго по-настоящему. Из Дар-эс-Салама к ним прибыл Муданди, командир боевиков тутси, прошедший ранее курс военной подготовки у китайцев. Он доставил приказ Кабилы: отказаться от плана нападения на Альбервиль и вместо этого совершить атаку на форт Бендера. Че был не в восторге от подобной идеи. Он слыхал от людей Муданди, что гарнизон в Бендере хорошо укреплен и состоит из трех сотен солдат и еще сотни наемников. Он бы предпочел начать с менее серьезной мишени, но в конце концов решил принять план Кабилы, посчитав, что это лучше, чем продолжать бездействовать. Однако сам Че вынужден был остаться в лагере, так как, несмотря на то что он несколько раз посылал Кабиле просьбы разрешить ему принять участие в нападении, тот ему так и не ответил. В конце июня сорок кубинцев и сто шестьдесят конголезцев и руандийских тутси направились к Бендере.