очередному форпосту упорно настаивать на повторении унизительной процедуры. Немаловажная подробность: действо сие протекало на глазах стоящего невдалеке милицейского патруля при полном, разумеется, попустительстве с его стороны.

Будучи весьма воспитанным и тактичным человеком, коллега каждой из этих групп «само организованного» населения терпеливо разъяснял, что такое права человека и, на примерах недавнего прошлого, к чему приводит их нарушение в массовом порядке. Слушатели охотно ему внимали, но упорно интерпретировали сказанное в том смысле, что эти права нашли своё высшее воплощение в их действиях на улицах Киева (некоторые услужливые правоведы поспешили окрестить сей процесс воплощением в жизнь принципа верховенства права). В общем, прорвавшись с грехом пополам сквозь многочисленные заградительные отряды своих соотечественников, коллега уже на улице столкнулся лицом к лицу с женщиной, которая вприпрыжку неслась по улице, неистово размахивая руками и выкрикивая слова: «свобода», «свобода», «свобода»… Раздосадованный всем произошедшим, коллега не удержавшись, остановил её вопросом: позвольте спросить, а что же это такое свобода? Несущаяся мимо особа, замедлив на мгновенье шаг, окинула его невидящим взором и, ничего не отвечая, тут же понеслась далее всё с теми же словами и теми же жестами…

Услышав сей бесподобный рассказ, я довольно крепко задумался над сутью того состояния, которое так пришлось по вкусу некоторой части киевлян и многочисленным гостям столицы, преимущественно, из западных областей страны. В любом случае одно было несомненно: свобода воспринималась ими как право на оскорбление, а в случае безнаказанности и насилия над теми, кто пришелся им не по вкусу. Яркая зарисовка оного была дана в статье «Горячее к новогоднему столу: язык», в которой перед читателями предстал во всем своём откровении типичный представитель украинской партии этнической нетерпимости: ««Я люблю людей!.. Окрім жидів, масонів, негрів і білорусів… Я взагалі вважаю, що Гітлер зробив неприпустиму помилку: він не всіх дорізав… Я доріжу…» — с улыбочкой говорит один из идейных участников Майдана в документальном фильме «Руки над огнем» Леонида и Ларисы Алексийчук (Канада). И, увязывая воедино идеалы майданной «революции» с практикой нацизма, этот «оранжгутанг» демонстрирует символ верности былому фюреру — нашивку «88». И завершает спич на камеру генеральным тезисом всякого украинского «патриота»: «Це моя країна, і мені вирішувати, кому в ній жити. Саме тому я тут (т. е. на Майдане. — Авт.). Бо я вирішую, хто тут буде жити і на яких підставах…». Такой была изнанка Майдана. И об этом не рассказывал ни один из «честных» журналистов нашого «патриотического» пула» («2000». - N 52, 31.12.2010 г.). В известной степени, можно утверждать, что приведенное в данной статье и есть самое полное понимание свободы в дискурсе Украинской Системы. Надо признаться, что счастье многих из нас — лишь в том, что всё же наступили иные времена, чем те, которые были описаны во 2 разделе настоящей работы.

Но действительно ли свобода — это право делать то, что хочешь? Неужели же все эти временные и постоянные обитатели Киева в те памятные дни так легко уловили суть того явления, над постижением которого уже много веков ломали себе голову лучшие умы человечества? Можно ли в таком случае утверждать, что именно украинцам в 2004 г. принадлежит историческая заслуга постижения свободы в её подлинном сущностном проявлении? Серьёзные сомнения и посильные размышления на сей счёт, в известной степени, и предопределили содержание этого раздела. Давайте попробуем не спеша разобраться с сокровенным смыслом этого столь вожделенного для человечества понятия вместе с великими поэтами, философами, политиками и правоведами прошлого.

Всей своей историей человечество подтверждает гениальные строки Иоганна Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой». Хотим мы того или нет, но свобода утверждается и торжествует лишь там и тогда, где и когда люди готовы принести в жертву за её торжество все иные житейские блага. И лишь добытая тяжким трудом, она бережётся пуще зеницы ока. Вероятно, предчувствуя бесконечность этого процесса, российский поэт Александр Блок восклицал: «И вечный бой! Покой нам только снится…». Поэты вообще часто и охотно посвящают свои оды свободе, вероятно, острее других чувствуя её значение для сохранения цивилизации. Кто-то из них даже заметил: если хочешь, чтобы твои песни не умерли, пой о свободе человека! Разумный совет, который, однако, прежде всего хотелось бы адресовать правоведам и политикам, а уж затем поэтам и публицистам. Ведь если мы утратим свободу, наша планета превратится в братскую могилу человечества, о котором кому-то придётся слагать не возвышенные оды, а печальные эпитафии.

Всё же, несмотря на ту исключительную роль, которую свобода играла и играет в политической истории народов мира, её познание и определение в качестве универсального научного понятия представляет собой несомненную сложность. На это обстоятельство одним из первых обратил внимание французский правовед и просветитель Шарль Монтескьё (1689–1755): «Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово «свобода». Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью; другие — право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи — право носить оружие и совершать насилия; четвертые видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться своим собственным законам. Некий народ долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду. Иные соединяют это название с известной формой правления, исключая все прочие». Многие исследователи отмечают в связи с этим удивительную метаморфозу: по мере приложения сил в её теоретическом постижении свобода всё более и более напоминает призрак, мираж, некую туманность, ускользающую от беспристрастного научного познания. Быть может, поэтому за дело с такой страстью взялись живописцы, ваятели и поэты. Более всего в этом вопросе преуспела революционная Франция. Именно этой стране были посвящены страстные и возвышенные строки знаменитого немецкого поэта Генриха Гейне. В частности, он писал: «Свобода — это новая религия, религия нашего времени… Но французы — избранный народ новой религии, их язык фиксирует первые заветы и догмы. Париж — Новый Иерусалим, а Рейн — Иордан, который отделяет священную землю свободы от земли филистимлян». Красиво сказано. Но думается, что многие творцы, как это часто бывало в истории, выдавали желаемое за действительное.

Как повествуют исторические хроники, накануне Великой французской революции свободу изображали в облике молодой женщины в белом одеянии, держащей в одной руке скипетр, в другой — фригийский колпак. В процессе революционной трансформации страны этот образ получил отражение даже в законодательстве. Парламентом был принят специальный декрет, в котором устанавливалось, что «государственная печать будет изменена и на ней будет изображена Франция в облике стоящей женщины, одетой по-античному, держащей в правой руке пику с фригийским колпаком, или колпаком Свободы, на острие, а левой опирающейся на фасцию; у ног ее будет кормило». Одновременно с изданием этого акта парламентарии стали носить особый знак с изображением сидящей женщины в профиль с непокрытой головой, в её правой руке была фасция, а