чуткая, Эля уловила неприязненный импульс со стороны Нэи и не замедлила ответить. — Я слышала, твоя гордячка Гелия подкладывала Азиру вместо себя своему гордецу. Вернее, твоему гордецу на данный момент.

— Гелия так не могла, — возмущение смешалось со смущением, Нэя едва не задохнулась выплеском подруги и подчинённой. Но ей и самой была известна низкая правда.

— Гелия не могла? Да только это она и могла. Она же не была способна к любви. Это все знали. Она была холодна и безмерно горда собою. — Эля хмыкнула со значением, пряча вмиг возникшую неприятную гримасу на милом картинном лице, которое портили её крашенные, как у дешёвой куклы, кудряшки-завитушки, бывшие украшением ей в детстве. Вообще Эля была как примат, подражала всем, кого видела. Азире, Нэе, но при этом, она делала из себя карикатуру на тех людей, кому подражала, не имея их наполнения, не понимая, что ей идёт, что нет. И если бы не тактичный, но властный контроль Нэи над внешним обликом Эли, то неизвестно до какого вульгарного безвкусия она могла и дойти. Поэтому Нэя не просто позволяла, а и подталкивала Элю к копированию своего стиля. В каком-то смысле Эля была таким же живым манекеном, как и прочие девчонки. Другой помощницы у Нэи не было, а Эля была незаменима в своём деле, в деловитости и преданности.

— Да и о тебе тогда был шёпот…

— Да больше о Гелии, твоей возлюбленной подруге. Вы с нею были как-то уж слишком близки. Спали в одной постели… — тут уж открыто вылезало нечто такое, для Нэи запредельное, что она отшатнулась от Элиной «осведомленности». — В смысле делили одну постель с одним мужчиной… — договорила та на инерционном уже спуске в мерзость. Это был конец их прежней дружбы. Не резко, но постепенно она сдвинула Элю за край своего личного пространства, отпихнув её к безликой обслуге и однотипным моделям — девчонкам, которых было совсем уже мало, в их не интересную толкотню, как неинтересной становилась ей и сама деятельность дома «Мечта». Она думала о том, как бы и совсем всех отсюда спровадить, но тогда было бы слишком пустынно и одиноко в сиреневом прозрачном резервуаре обитать одной, всё зарастало бы пылью и скукой пустоты. Без Эли же ей самой пришлось бы пасти остатки своего модельного стада. — О чём это? — и Нэя вспыхнула, будто была невинной девушкой.

Напрасные мечты о Храме Надмирного Света

Рудольф не предлагал ей совместную жизнь в одном с собой пространстве. Не предлагал идти в Храм Надмирного Света, чтобы зажечь там зелёный небесный огонь на семейном алтаре, сделанным в виде прозрачного зелёного цветка. Но ведь этого ей не предлагал и Тон-Ат, которого все считали её мужем, не предлагал никто, исключая Чапоса в прошлом и немолодого дворника с метлой. Нэя шила бесконечное количество зелёных платьев, украшая их с немыслимой фантазией и искусством. И всё отбрасывала, продавала в столице в салоны Моды, и опять шила, ожидая, а вдруг он согласится, и в этот момент платье будет готово, чтобы он не передумал. И безостановочное шитьё платьев стало, как бы, её неврозом.

— Хочу каждый день видеть тебя, жить рядом, гладить по ночам твою кожу, — сказала она спящему Рудольфу. В прозрачной мансарде, розовеющей в закатном отливе Ихэ-Олы, было тихо, по-домашнему хорошо и спокойно, и не хотелось уходить к себе в кристалл «Мечта». Мечта давно уже поселилась тут, став счастьем, и не хватало ни дней, ни ночей для того, чтобы оно стало привычным, а уж тем более надоевшим.

— Это было бы утомительно, — неожиданно отозвался он.

— То есть? Гелия жила рядом довольно длительное время, — тебе не было утомительно, а я — это утомительно?

— Я был тогда молодым животным, — Рудольф блаженно потянулся, пытаясь притянуть её к себе. Она не поддалась, сидя уже полностью одетой, — А теперь?

— Тоже животное, но уже пожившее.

— Хочешь сказать, что нас время от времени соединяет всего лишь убогая потребность? С моей стороны — одиночество, а с твоей — скука?

— Нет. Ты же отлично знаешь, что я нарушаю все предписанные правила, заведя у себя инопланетную жену, каковой тебя и считаю.

— В таком случае, что удерживает тебя от посещения Храма Надмирного Света? Ради меня…

— Нэя! Это слишком! Топтаться в вашем зелёном балагане в клоунской рубахе. Ну, уволь! Это ничего не изменит. Вот Антуан с Лорой никуда не спешат.

— Почему ты так странно зовёшь его? Я заметила, ему не нравится искажение собственного имени.

— Не искажение, а его подлинное имя, данное родителями. А уж сам он изменил его, как ему нравится.

— У Икринки есть защитник. Даже двое. Ты и Антон. Кто есть у меня?

— Кто же в таком случае я?

— Тебе всё равно, как на меня смотрят, что говорят. Я по ночам плачу в своём кристалле, когда не нужна тебе.

— Выгоняй всех и перебирайся ко мне.

— И что? Сидеть в другой, уже твоей хрустальной башне и смотреть сверху на постылый лесопарк? Вечно одной? И уже безо всякого занятия?

— Она не хрустальная. Это сложная структура, не отличимая по крепости от камня.

— Да какая мне разница! Я хочу быть настоящей женой!

— А ты разве игрушечная?

— Не знаю. Надмирный Свет накажет меня за то, что я легла на любовное ложе без предварительного зажигания зелёного огня в драгоценной чаше…

Он засмеялся, — За что накажет? За любовь?

— За нарушение предписания предков. Тебе же не смешно, что у тебя самого есть предписания свыше, а они не от Надмирного Света, а всего лишь от твоих старших коллег. Ты же беспокоишься, хотя и нарушаешь свои предписания. Вот и я переживаю, хотя тоже нарушаю. — Нэя встала, дав ему понять, что уходит. Но уходить ей не хотелось. И он схватил её за подол, не отпуская, — Ты куда-то собралась? А как же я останусь один на нашем, как ты говоришь, «любовном ложе»?

— В любовном и мелодично-текучем потоке сладко тонуть… Мать-Вода не просто так создала любовь настолько притягательной, и укрыла туманом наличие нависающих вязко-глинистых берегов, на которые неизбежно будут выброшены все, кто верит в бесконечность её ласкающих миражей. Она хочет только продолжения собственного наслаждения, поскольку Мать-Вода купается в вибрациях влюблённых душ, не имея собственного горячего сердца. Чем больше себя тратишь, тем ей слаще, а человек может и утонуть, забыв об осторожности, о данных предостережениях — никогда не терять ощущения дна. Дно бывает у всего, и всякий может там оказаться.

— Какая у вас мрачная мифология! Когда-то мы, люди, жили в