над моим вопросом, мистер Озмиан, и я спрошу вас еще раз: кто ненавидит вас больше всех?

Эмоция, которую Лонгстрит не смог прочитать, промелькнула по лицу Озмиана, прежде чем он овладел своим гневом и снова принял свое отстраненное, слегка надменное выражение.

— Подумайте очень тщательно, — настаивал Пендергаст, теперь придав своему голосу немного равнодушия. — Кто так вас ненавидит, что способен убить вашу дочь и не просто ее выбросить, а вернуться и забрать ее голову?

Озмиан не отвечал, а его лицо сделалось мрачнее тучи.

Пендергаст выпрямился и указал белым пальцем на главу «ДиджиФлуд».

— Кто настолько вас ненавидит, мистер Озмиан? Я знаю, что у вас в голове крутится некое имя. И, не говоря мне это имя, вы косвенно помогаете человеку, который, возможно, убил вашу дочь.

Удушающее, невыносимое напряжение заполнило комнату. Оба — Озмиан и его неназванный партнер — теперь неотрывно смотрели на Пендергаста. Выражение лица Озмиана снова стало беспристрастным, но Лонгстрит чувствовал, что за ним, буквально кипят страсти. Прошла минута, затем другая, прежде чем магнат снова заговорил.

— Роберт Хайтауэр, — наконец нейтральным голосом произнес Озмиан.

— Повторите, — сказал Пендергаст. Это был приказ, а не просьба.

— Роберт Хайтауэр. Экс-глава «Байсинхрони».

— За что он вас ненавидит?

Озмиан поерзал на кресле.

— Его отец был рядовым полицейским из длинной династии Нью-Йоркских рядовых полицейских. Он вырос среди бедняков Бруклина. Но он был математическим гением и разработал алгоритм одновременного сжатия файлов при их передаче в режиме реального времени. Он продолжал совершенствовать его, увеличивая использование пропускной способности, при этом повышая бинарное разрешение. Когда алгоритм смог обрабатывать 32-бита, я им заинтересовался. Он не хотел становиться частью «ДиджиФлуд». Я несколько раз подслащивал свое предложение, но он продолжал мне отказывать. Он сказал, что алгоритм был его детищем, его жизнью. В конце концов, я был вынужден по дешевке скупить акции «Байсинхрони» — сейчас не имеет значения, как я это сделал. Он был вынужден продать все мне. Почти сразу же он стал обвинять меня в том, что — как он мелодраматически выражался — я «разрушил его жизнь». Подал против меня несколько судебных исков, которые ни к чему не привели и только опустошили его банковский счет. Он звонил мне снова и снова, угрожал меня убить, разорить мою компанию и уничтожить мою семью, пока, наконец, я не был вынужден осадить его, получив запретительное судебное постановление на приближение ко мне. Машина его жены сорвалась с обрыва через год после поглощения его компании. Она находилась за рулем пьяная. Конечно же, я не имею к этому абсолютно никакого отношения.

— Конечно же, — елейно повторил Пендергаст. — Почему вы раньше не делились с полицией этой информацией?

— Вы спросили, кто больше всех меня ненавидит. Я ответил на вопрос. Но есть еще сотни других, которые так же сильно меня ненавидят. Но я не могу представить, чтобы кто-то из них убил невинную девушку и отрубил ей голову.

— Но вы сказали, что Роберт Хайтауэр действительно угрожал уничтожить вас и вашу семью. Вы ему поверили?

Озмиан покачал головой. Он выглядел растерянным.

— Я не знаю. Люди иногда говорят глупости. Но Хайтауэр… он как будто совсем слетел с катушек, — магнат перевел взгляд от Пендергаста на Лонгстрита и обратно. — Я ответил на ваш вопрос. Теперь убирайтесь.

Лонгстриту стало ясно, что Озмиан больше не намерен отвечать ни на этот, ни на другие вопросы.

Пендергаст поднялся. Он слегка поклонился, но так и не протянул руку для рукопожатия.

— Благодарю вас, мистер Озмиан. И хорошего дня.

Озмиан ответил слабым кивком.

Минуты спустя, когда двери лифта с легким шепотом открылись, и они вышли в главный вестибюль, Лонгстрит не смог сдержать смешок.

— Алоизий, — сказал он, по-дружески ударив мужчину по худой спине, — это был настоящий tour de force. Я не думаю, что когда-либо видел, чтобы кто-нибудь настолько искусно менял ход игры. Считай, что ты официально больше не в опале.

Пендергаст принял комплимент молча.

***

Пересекая обширный вестибюль Брайс Гарриман, который только что через вращающиеся двери вошел с холодной улицы — остановился на полушаге. Он узнал мужчину, вышедшего из одного из лифтов: это был специальный агент Пендергаст, неуловимый федерал, который в той или иной степени фигурировал в нескольких делах об убийствах, о которых он писал на протяжении многих лет.

Сюда, в «ДиджиФлуд» агента ФБР могло привести только одно: расследование дела Палача. Возможно, он даже допрашивал Озмиана. Наверняка это испортило магнату настроение. Тем лучше. После секундных раздумий репортер поспешил к посту охраны.

44

Лейтенант Винсент д’Агоста сидел в уютной гостиной квартиры, которую он делил с Лорой Хейворд, уныло потягивая «Будвайзер» и слушая завывание автомобильного траффика проходящего под окнами проспекта. Из кухни доносились звуки готовки — скрип дверцы духовки и тихое шипение пламени газовой горелки. Лора, превосходный повар, сейчас была в самом разгаре приготовления новогоднего праздничного ужина.

Д'Агоста догадывался, почему она так старалась — этим она пыталась подбодрить его и заставить забыть о деле Палача… хотя бы на некоторое время.

Несбыточность этого ее желания наполняла его чувством вины. Он не ощущал себя достойным всех этих усилий — на самом деле, на данный момент он чувствовал, что вообще ничего не достоин.

Лейтенант допил свой «Будвайзер», угрюмо смял банку и положил ее на журнал, который валялся на краю стола. Четыре таких же раздавленных банки уже покоились там, уложенные в ряд, как убитые часовые.

Когда Лора вышла из кухни, он вытащил из упаковки последнюю, шестую банку. Если она и заметила пустые, то ничего об этом не сказала — просто села в кресло напротив него.

— Слишком жарко, — сказала она, кивая на кухню. — К счастью, вся трудная часть готовки уже завершена.

— Может, я все-таки чем-нибудь помогу? — спросил он в четвертый раз.

— Спасибо, но делать больше нечего. У меня все будет готово через полчаса — надеюсь, у тебя хороший аппетит.

Д'Агоста, который ощущал больше жажду, чем голод, кивнул и предпринял еще одну попытку отвлечься и завязать разговор.

— Что, черт возьми, случилось с «Микелобом»[883]? — неожиданно спросил он, резко схватив банку «Бада» и почти обвинительно поболтав ею в руке. — Я имею в виду настоящий «Микелоб». Раньше это было превосходное пиво, когда оно продавалось в пузатой коричневой бутылке с золотой фольгой на горлышке. Тогда ты действительно чувствовал, что пьешь нечто особенное. А сейчас все сходят с ума от пива, изготовленного в кустарных условиях! Похоже, что они забыли, какой должен быть вкус у классического американского пива.