Они с Фионой прожили во лжи пятнадцать лет. И не такой уж плохой жизнью. Ложь защищала их от обоих семейств. Возможно, благодаря этому они с сестрой до сих пор живы.

Ложь определенно служила какой-то цели — не обязательно злой.

Все это было так зыбко, так двусмысленно. Элиот не совсем понимал значение лжи «во благо», но не сомневался в том, что любит Сесилию и хочет любить впредь.

— Ладно, — прошептал он. — Прабабушка.

Си, вся дрожа, обняла его, и он обнял ее.

Затем она мягко отстранилась и открыла дверь, ведущую в ее комнату.

— Зайди за мной через полчаса. И мы с тобой чудесно позавтракаем вместе.

Элиот помахал Си рукой и отправился в свой номер.

Номер был обшарпанный и пыльный, и Элиоту не хотелось послушно сидеть здесь полчаса, поэтому он взял рюкзак и вышел на улицу.

Светало. Посмотрев на розово-серое небо на горизонте, Элиот понял, что солнце взойдет минут через двадцать.

Он поднялся по пожарной лестнице на усыпанную гравием плоскую крышу мотеля. Отсюда открывался вид на десяток рекламных щитов, светящиеся вывески ресторанчиков быстрого питания и затянутые туманом холмы. Элиоту хотелось собраться с мыслями и подышать воздухом, в котором не чувствовалось запаха заплесневелой бумаги.

Он тосковал по прежней жизни. Не по скуке, не по неведению, не по тому, что ему то и дело что-то приказывали. Он тосковал по людям. Наверное, он больше никогда не увидится с Джонни — поваром из пиццерии Ринго. Роберт, скорее всего, где-то прятался. Фиона отдыхала по приглашению дяди Генри. А Джулия? Наверное, она в Лос-Анджелесе, живет новой жизнью и ей лучше без него.

Элиот вздохнул.

Дороги назад не существовало. Он не мог притвориться (даже нося очки), что он прежний Элиот Пост, книжный червь. Не мог — после трех смертельно опасных испытаний, после победы над падшим ангелом, после того, как его провозгласили бессмертным героем.

Он вынул из кармана медальон — Око Гора. Даже в предрассветных сумерках золотой глаз ярко сверкал. Медальон был тяжелый и внушал Элиоту чувство, будто он действительно совершил нечто особенное. Но все же пока он его не надевал, сам не зная почему.

Он убрал Око Гора в карман, и медальон звякнул, задев игральные кости. Эти маленькие красные кубики Элиот сохранил на память, взяв их со стойки в баре «Последний закат». Несколько раз он на пробу подбрасывал их. Ему нравилось, как они постукивают в кулаке, как катятся и останавливаются, но он прекратил этим заниматься, потому что кости напоминали ему о семействе отца.

Элиоту так хотелось забыть про оба семейства — про бессмертных и инферналов. Мальчик очень боялся нарушить какие-нибудь правила сложной семейной политики, из-за чего могли погибнуть люди.

Он попытался представить себе, что на самом деле ничего не случилось. Вот они путешествуют вместе с Джулией — может быть, катаются на лыжах в Швейцарских Альпах, а потом купаются в потаенном горячем источнике, вдалеке от всего мира…

Но пора расставаться с этими детскими мечтаниями, пора прекращать воображаемые путешествия в вымышленные миры. Если он не сосредоточится на реальности, то перестанет замечать грозящие опасности. И тогда они с Фионой могут снова попасть в беду.

Он представил себе Вельзевула, грозно возвышающегося над ними, занесшего для удара обсидиановый кинжал и готового разлучить его плоть с душой. Они с Фионой одолели падшего ангела… отчасти благодаря Элиоту и его музыке.

Элиот вытащил из рюкзака Леди Зарю. Си где-то раздобыла футляр для скрипки — старенький, обшарпанный, но все-таки лучше, чем резиновый сапог.

Скрипка никогда не выглядела так хорошо, несмотря на все ее приключения. Великолепно отполированная дека, туго натянутые струны. Элиот понимал, что его скрипка — не просто дерево и жилы. Да, струны рвались, но за ночь вырастали сами.

Он провел ладонью по деке, несколько раз сжал и разжал пальцы. Яд все еще не рассосался. Элиот хотел рассказать об этом кому-нибудь из Лиги, но понял, что не стоит. Нет, не так: он почувствовал, что, если тайна откроется, с ним могут что-то сделать.

Впрочем, рука болела не так уж сильно, а когда он играл, боль и вовсе отступала. А еще она напоминала ему, что за музыку положено платить. И еще о том, что его власть над музыкой не безгранична.

Думая о своей музыке, он догадывался, что отчасти его талант объясняется воображением: тем, что ему слышится хор, поющий старинные песни, что он видит детей, водящих хороводы вокруг майского дерева, когда он играет «Суету земную». И тем, как он представляет себе гибель всего живого, исполняя «Симфонию бытия».

Так что его мечты не были детскими слабостями. Только первым шагом к воплощению фантазий в реальность.

Элиот положил Леди Зарю на плечо и поднес смычок к струнам.

Шесть ворон закружились над его головой, закаркали и уселись на карниз. Они захлопали крыльями так, словно аплодировали, а потом успокоились и уставились на Элиота блестящими черными глазами.

Элиот сделал шаг назад. Он не знал, что собой представляют эти птицы (помимо того, что они принадлежали к виду обычных ворон, corvus corax). Может, они были гонцами, посланными кем-то из родственников? Может, просто прилетели, потому что любили музыку?

Кем бы они ни были, Элиот решил, что прогонять их не стоит. Он поклонился птицам, взмахнув смычком. Однажды он видел, как кланялся Луи.

Элиот начал с простенькой «Суеты земной», а потом вспомнил о Джулии Маркс, о песне, которую сочинил для нее. Как только музыка стала печальной, на небе собрались тучи, но Элиот быстро перешел к той части песни, которая была наполнена надеждой, и начал импровизировать. Он добавил в мелодию больше добрых чувств, он словно желал Джулии, чтобы ее жизнь стала лучше и девушка была бы счастлива — где бы ни находилась.

Его сердце разрывалось от боли, и он вложил эту боль в музыку, он так наполнил ее тоской, что воздух наэлектризовался. Казалось, еще немного — и последует взрыв.

Мир растерялся. Вселенная замерла.

Солнце взошло над горизонтом, и все вокруг наполнилось светом и яркими красками.[101]Элиот играл и играл.