и мести не будет конца.

Э л е к т р а. Я выцарапаю трупы из земли. Я воскрешу замученных. Все, кому отрубил голову палач, будут кричать вместе со мною: преступление взывает к возмездию.

О р е с т. Ты не станешь превращать город в ад. Не будешь вбивать людям в голову, что все они закоренелые преступники, что им надо постоянно жить в страхе перед возмездием. Смотри, Электра, город погибнет, если все его жители будут дрожать от страха.

Э л е к т р а. Если нужен ад, чтобы люди очистились от греха, я превращу город в ад. Если нужны мучения, чтобы люди очистились от грехов, я заставлю их мучиться.

О р е с т. Пока я царь, город не станет адом. Пока я царь, страх не станет законом.

Э л е к т р а (начинает кружиться вокруг Ореста, как кружилась вокруг трупа Эгиста). Да ты ведь не царь. И не будешь царем. Ты не царь, и ты не Орест. Теперь я поняла: ты не Орест.

О р е с т. Ты с ума сошла?

Э л е к т р а. Ты не Орест. Не ложь искоренить ты пришел. Ты сам — воплощение лжи…

О р е с т. Электра, перестань!

Э л е к т р а. Ты не Орест. Вот я кричу на весь мир: ты не Орест.

О р е с т. Прекрати, безумная!

Э л е к т р а. Ты не будешь царем. Ты не Орест. Ты не Орест!

О р е с т. Нет! (Поражает ее кинжалом.)

Тишина.

Ах, безумная, ах, безумная, что же ты сделала со мной? Электра, любовь моя, что ты сделала со мной?

Тишина.

Ты, как и я, хотела избавить город от тирана. Я, как и ты, хотел избавить город от тирана. И ты меня оставила, а мне нужно жить: теперь уж без тебя. Ах, любовь моя, Электра есть Электра, и Орест есть Орест, теперь уж навечно.

Х о р. Электра есть Электра, и Орест есть Орест. Теперь уж навечно.

Имре Добози

ПРИШЛА ВЕСНА{178}

Драма в двух частях

Авторизованный перевод Б. Гейгера.

Действующие лица

Ш а й б а н.

Ш а й б а н н е.

А л м е р и.

В о н ь о.

Б о д а к и.

Д ю к и ч.

Р е д е ц к и.

М о ж а р.

П е т р а н е к.

Х о л л о.

Ф о р и ш (нилашист, первый немец, второй немец, священник, словак, парламентер).

О ф и ц и а н т.

Часть первая

Явление первое

Справа вход на сельское кладбище, слева — корчма и небольшой сад; в саду — длинный стол, покрытый пестрой скатертью. Пожилой  о ф и ц и а н т  подметает дорожку, ведущую в корчму.

Явление второе

С кладбища медленным шагом идет  Б о д а к и. Он хромает на левую ногу, левая рука парализована. На плече он несет железные грабли, подойдя к воротам, ставит их на землю. Закуривает. На нем поношенный темный пиджак, белая рубашка без галстука, серые брюки, на голове — старый берет.

О ф и ц и а н т. У тебя тоже тихо?

Б о д а к и. Вот уже два месяца.

О ф и ц и а н т. Чертовски здоровый климат в этом крае. С гор спускается чистый воздух, говорят, благодаря ему люди здесь живут так долго.

Б о д а к и. Все же в конце концов все умирают.

О ф и ц и а н т, закончив подметать, уходит.

Явление третье

Со стороны села появляются двое. Главный врач  Р е д е ц к и, одетый по-спортивному, и свинопас  М о ж а р  в темном элегантном костюме, словно он собрался в театр. В руке Редецкого букет цветов, у Можара — небольшой венок.

Р е д е ц к и (тяжело дыша, останавливается). Какой крутой подъем! Пропади он пропадом!

М о ж а р. Просто ты постарел, вот в чем беда.

Р е д е ц к и. Ты уверен, что мы пришли туда, куда нужно?

М о ж а р. Ну и нищая деревня, кругом одни горы да ущелья. Здесь не может быть двух кладбищ. (Бодаки.) Верно, друг?

Б о д а к и. Совершенно верно.

М о ж а р. Хотел бы я знать, сколько наших соберется?

Р е д е ц к и. Дюкич пригласил всех, кто еще жив.

М о ж а р. И командира?

Р е д е ц к и. Почем я знаю! В приглашении говорится только об открытии мемориальной доски Рожашу и Шоваго.

М о ж а р. Этих двоих, что погибли под Вертипустой{179}, командир тогда объявил дезертирами.

Р е д е ц к и. Да, иной раз исподтишка совершают не только подлость, но и добро.

Бодаки прислушивается к разговору, подходит к ним.

Ты, видать, преуспел. Небось стал каким-нибудь председателем или директором.

М о ж а р. Я не такой дурак, чтобы иметь дело с людьми. Предпочитаю животных.

Р е д е ц к и. Это афоризм?

М о ж а р. Я был и остался свинопасом. А ты? Кажется, ты собирался стать кельнером? (Рассмеявшись.) Ну конечно! Пожиратель лягушек! Помню, как ты сварил лягушек, вся рота плевалась. (Смеется.)

Р е д е ц к и. Я не собирался стать кельнером. И лягушек никогда не ел.

М о ж а р. Разве ты не Янош Фориш?

Р е д е ц к и. Нет, — Редецки. Главный врач Редецки.

Б о д а к и. А верно, был у нас в роте пожиратель лягушек.

М о ж а р. Вас никто не спрашивал.

Б о д а к и (взволнованно, пристально смотрит на Можара, указывая на него рукой). Ты — Можар. Иштван Можар.

М о ж а р. Да, совершенно верно. (Оторопело.) Откуда вы знаете?

Б о д а к и. Это тебе удобнее всего было взять на мушку…

М о ж а р. Кого?

Б о д а к и. Немца!

М о ж а р. Какого немца? Кто вы?

Б о д а к и. Всмотрись хорошенько. Подумай.

Короткая пауза.

Я — Ференц Бодаки.

Р е д е ц к и (подбегает к нему). Неправда!

Б о д а к и. Нет, правда, это я.

Р е д е ц к и. У тебя же не было пульса! У тебя пульс совсем остановился!

М о ж а р. Да, это действительно твои глаза! (Хватает Бодаки за руку.) Как это ты ухитрился выжить? Я готов был биться об заклад, чтоб тебя удастся залатать только сырой землицей!

Р е д е ц к и. Это я тебя тогда перевязывал. Под дубом!

Б о д а к и. Этого я не знаю.

М о ж а р. Почему же мы не видели, как ты сошел с поезда?

Б о д а к и (сдержанно). Я живу здесь.

Р е д е ц к и. С тех пор?

Б о д а к и. Меня целых два года выхаживала одна здешняя молодая солдатка, пока я смог стать на ноги. (Нервничая, роняет сигареты.)

Можар и Редецки поднимают их.

(Закуривает.) Но когда она поняла, что я не только калека, но и не мужчина больше… выставила мои пожитки за дверь. И все же я остался здесь. Здешние уже привыкли к тому, что я калека. Нужен был могильщик, вот я и взялся.

Р е д е ц к и. Должно быть, ты рад встрече с нами.

М о ж а р. С чего ты взял, что я мог стрелять?

Б о д а к и. Только и осталось, что жить воспоминаниями. Вспоминаю, как жилось, когда еще был цел и невредим и кровь играла. Тогда мне все было нипочем. Готов был хоть небо подпирать, а теперь вот думаю, как все обернулось.

М о ж а р. Я тоже помню! Там тогда стояли офицеры, взводные командиры. Начнись стрельба — их бы скосили пули!

Бодаки, прихрамывая, подходит к Можару и Редецки, и они втроем образуют как бы треугольник.

Б о д а к и. Ты стоял вот здесь, там, где сейчас Редецки, — немец. А на моем место — наши.

М о ж а р. Не вступать же нам в драку спустя столько лет?

Б о д а к и. Зачем вы сюда приехали?

М о ж а р. Открыть мемориальную доску нашим погибшим однополчанам.