ревн-кри бежали с телом Элигора, у них не хватало одной его части, важной части. – Тихан обвел взглядом сидящих за столом. – Головы Элигора.

Канте уже догадался об остальном.

– И эта голова, судя по всему, находится в Халендии. Вот почему ты хочешь, чтобы мы туда вторглись. Чтобы найти и уничтожить то, что от него осталось.

– Во-первых, это не потребует долгих поисков, – ответил ему Тихан. – Я точно знаю, где спрятана голова Элигора.

Канте нахмурился:

– И где же?

– Глубоко в Цитадели Исповедников. Сохраняется в великом инструменте Ифлеленов.

Канте был явно ошеломлен:

– И давно она у них?

– На протяжении многих столетий.

– Тогда почему же ты до сих пор ее не украл? – спросил Фрелль. – Ты мог бы уже давным-давно ее уничтожить.

– Потому что я не хочу, чтобы она была уничтожена. И Ифлелены проделали грандиозную работу по ее защите и сохранению. Я не видел причин вмешиваться – до сих пор.

Фрелль нахмурился:

– Что-то я не пойму… Почему ты хотел, чтобы ее держали в целости и сохранности? И почему не хочешь, чтобы ее уничтожили?

– Одна только голова совершенно безвредна. Но внутри этого бронзового черепа скрыта одна тайна. Такая, что потребуются все усилия королевства и империи, вместе взятых, чтобы извлечь ее оттуда.

– Какая тайна? – спросил Пратик.

– Когда Элигор предал нас, он украл один компонент, необходимый для взаимодействия с турубьей и управления ею. В то время как две эти массивные сферы способны послужить источником энергии, необходимым для вращения Урта, то, что он украл, управляет ими обеими.

– Так вот почему он запретил уничтожать турубьи… – вслух осознала Аалийя. – Он хочет властвовать над ними. Управлять силой, которая способна с одинаковой легкостью как разорвать мир на части, так и спасти его.

Тихан слегка склонил перед ней голову:

– Теперь ты понимаешь. Чтобы оставалась хоть какая-то надежда остановить обрушение луны, мы должны заполучить королевство и эту голову, а затем выяснить, где Элигор спрятал украденное.

– А что он на самом деле украл? – спросил Пратик. – Как это выглядит?

Тихан пожал плечами:

– Не имею ни малейшего представления. Такие знания выходят далеко за рамки возможностей работяги-Корня. Знаю только, что это должно быть найдено. Иначе весь мир обречен на гибель.

В зале воцарилась тишина. Аалийя могла лишь догадываться, как те, кто находился сейчас в Пустошах, все это восприняли.

Тихан поднял ладонь:

– На этом я прекращаю наше общение с остальными. Все теперь в курсе, что нам следует делать. И далее продолжать этот разговор – слишком большой риск.

После долгой паузы разговоры за столом медленно возобновились. Аалийя осталась стоять, глядя на Тихана. И вдруг осознав еще одну важную вещь, подошла к нему, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз.

– Ты больше не открыт для остальных? – спросила она.

– Верно.

Аалийя кивнула:

– У группы в Пустошах есть Ось. И хотя у тебя, как у Корня, нет доступа к необходимым нам знаниям, у нее он может быть.

– Возможно.

– Ты научил Шийю, как заглушать ее эманации, но она остается поврежденной. Есть ли какой-то способ восстановить ее?

– Возможно, – повторил Тихан. – Но я не буду пытаться.

– Почему?

– Она достаточно полезна для остальных и в своем нынешнем состоянии. Такие усилия могут непреднамеренно нанести ей еще больший вред.

Аалийя пристально посмотрела на него, догадываясь, что он не совсем откровенен.

– Похоже, есть и еще одна причина, по которой ты не будешь пытаться восстановить ее… Так в чем же она?

Тихан слегка прикрыл глаза:

– После своего побега ревн-кри не просто выслеживали Спящих, чтобы убить их, – как тот, кто напал на меня. Иногда они и заменяли их. Закапывая ядовитые семена среди Спящих. – Он вздохнул. – И я боюсь, что в своем поврежденном состоянии Шийя…

Аалийя все поняла.

– Она может быть одним из этих ядовитых семян и не помнить об этом.

Тихан снова склонил голову.

Аалийя встревоженно отвернулась к окну, думая о Марише, об этих ядовитых семенах.

«Кто еще может предать нас?»

* * *

Фреллю было о чем поразмыслить, когда он следовал за Пратиком по развалинам Кодекса Бездны. Аалийя поручила Пратику наблюдать за спасением великой библиотеки и взять на себя руководство Дреш’ри. Такое возвышение чааена, по общему мнению годящегося лишь на роль слуги, было воспринято не слишком-то хорошо, но после того, как последние сторонники Зенга были вырваны с корнем и повешены в садах, оставшиеся ученые подчинились ее приказам.

Такими вот небольшими шагами Аалийя стала постепенно менять кастовую структуру клашанцев. Она не осмеливалась разорвать ее слишком быстро, рискуя ввергнуть общество в хаос. Ее усилия привели к тому, что в нижнем городе, где все еще шли восстановительные работы, границы между низшими кастами и имри уже начали понемногу размываться, поскольку и те и другие трудились, опираясь на имперскую гордость и общую цель, что лишь способствовало зарождающимся переменам.

Даже Шайн’ра нашли общий язык с императорской гвардией. Сражаясь плечом к плечу во время попытки переворота, обе группировки прониклись неохотным уважением друг к другу. И хотя отдельные вспышки насилия все еще имели место, они тоже шли на убыль.

И все же, несмотря на такой прогресс, в последнее время Фрелля все больше охватывало беспокойство. Вот почему он и вернулся в библиотеку. С фонарем в руке алхимик продолжил спускаться в глубины Кодекса по центральной винтовой лестнице, оставив Пратика работать наверху. Тяжелый запах гари все сильней шибал ему в нос.

И все же, как это ни удивительно, бо́льшая часть библиотеки осталась нетронутой. Один из уровней целиком чудесным образом избежал пожара, равно как и несколько изолированных островков на других уровнях. Кроме того, у Дреш’ри имелись и свои собственные тайники и стеллажи в их личных покоях или схоляриях. Пратик систематически заносил в каталог все, что уцелело. Это служило напоминанием о том, что даже в самые мрачные времена знания всегда находили способ сохранить себя.

Наконец спустившись по последнему изгибу лестницы, Фрелль достиг самого нижнего уровня этой перевернутой подземной пирамиды. Подняв фонарь повыше, направился к высоким дверям и невольно поморщился, когда вошел во внутреннее святилище за ними. Он мог поклясться, что все еще слышит зловещее пение венинов. Оно буквально въелось ему в череп. Остановившись на пороге, Фрелль убедился, что ни одно из этих изуродованных существ не прячется в тени.

Удовлетворившись увиденным, он спустился по низеньким ступенькам и прошел внутрь.

Пратик уже убрал остатки двух ритуальных костров и кости человека, которого Фрелль швырнул в огонь вместе со священной книгой. Острая боль сожаления пронзила его – не из-за этой причиненной им смерти, а при воспоминании о том, как эти страницы превратились в пепел.

Однако он извлек урок из случившегося. И хотя эта книга была сожжена здесь, ее мудрость могла сохраниться где-то еще.

«И я продолжу искать ее».

Как для того, чтобы вернуть эти знания, так и чтобы искупить вину за уничтожение древнего тома.

Фрелль пересек святилище и подошел к каменной плите в самой его глубине. Поднял фонарь, осветив стену позади нее. Опять показалось, что светящиеся изумрудные прожилки, пронизывающие скалу, исходят от изображения над алтарем, намалеванного сажей и нефтью.

Он вновь уставился на огромную полную луну, поднимающуюся по стене. На ее фоне вырисовывался силуэт огненного зверя с распростертыми крыльями, окаймленный пламенем. Фрелль сосредоточился на его темном всаднике, так же хищно пригнувшемся, как и сам зверь. Глаза всадника были искрами того же зловещего изумруда, светящимися угрозой.

Он вслух произнес имя всадника:

– Царица Теней…

Фрелль слышал рассказы о том, что выпало на долю остальных в Пустошах. Истории об изумрудном огне и безумии, которые вселились в крылатого зверя и его маленькую всадницу.

«Как раз это здесь и изображено?»

Пророчество, начертанное на камне…

Пока он смотрел в эти зловещие глаза, его все больше охватывал страх – наряду с растущим сомнением.

«На верной ли я стороне в этой войне?»

Глава 99

Никс летела верхом на Баашалийе высоко над Америловым морем. После разговора с оставшимися в Венце ей захотелось побыть одной. Она откинулась в седле, которое смастерил для нее Даал. Ее левая голень была все еще в лубке, но через месяц, перед самым