Сразу после этого священный меч, яшму, императорскую и государственные печати отнесли в Залу государственных церемоний, где их передали принцу Ёсихито. Для участия в церемонии передачи регалий Ёсихито сменил свою генерал-лейтенантскую форму на форму главнокомандующего. Он вознес молитвы богам в той комнате, где находилось тело его отца. Трон оставался незанятым всего 17 минут. Только после передачи регалий Министерство двора объявило, что Мэйдзи скончался. К утру обнародовали указ, что новый император будет править под девизом Тайсё – Великая Справедливость. Он еще не успел сделать ничего великого, этим эпитетом он был награжден из-за возлагавшихся на его правление великих ожиданий.

Скорость, с которой произошла смена девиза правления, не знала примеров. Обычно новый девиз принимался после соблюдения годичного траура. Сам Мэйдзи дожидался полтора года, чтобы принять собственный девиз. Кое-кто критиковал Тайсё за такую поспешность, но мало кто обращал на это внимание. Девизом общественной и государственной жизни уже давно сделалась скорость, в принятых вместе с конституцией установлениях правящего дома говорилось о том, что передача полномочий должна осуществляться сразу же после смерти прежнего монарха.

Только после смерти стал известен рост Мэйдзи. При жизни он отказывался дать обмерить себя, что доставляло немалую головную боль придворным портным. Но теперь отказаться от этой процедуры он уже не мог. Оказалось, что рост бывшего императора равнялся 5 сяку 5 сун и 4 буна, то есть 167 сантиметров. Он был значительно выше среднестатистического японца. Мэйдзи не дожил до своего шестидесятилетия всего три месяца. Средняя продолжительность мужской жизни составляла тогда около 42 лет, так что для своего времени Мэйдзи можно считать долгожителем. Это утверждение тем более справедливо применительно к императорской фамилии. Комэй, отец Мэйдзи, прожил всего 37 лет.

Тело Мэйдзи лежало на помосте, покрытом белым шелком. Точно таким же шелком был покрыт и он сам. 31 июля попрощаться с ним пришло около 180 человек – члены императорского дома, сановники. После прощания тело Мэйдзи положили в гроб. Двор на пять дней погрузился в траур. В это время не производились казни и телесные наказания преступников, запрещалось петь, танцевать и играть на музыкальных инструментах.

В соответствии с желаниями Мэйдзи его решили похоронить на горе Момояма возле его родного Киото. При этом гору решили переименовать. «Момояма» означает «Персиковая гора». Для погребения императора это название сочли несколько простоватым и приземленным. Поэтому к слову Момояма решили прибавить еще одно слово – Фусими. Так называлась расположенная на горе деревня, воспетая в японской поэзии. Поэтому гора получила название Фусими-Момояма.

Как это обычно бывает в обществах, единственным символическим центром которого является одна личность, известие о смерти императора вызвало среди подданных настоящий шок. Мэйдзи был с ними всегда, деревни строили планы преобразований, рассчитанные на завершение в 100-м году правления императора Мэйдзи[375]. О полной растерянности свидетельствуют слова некоего студента, о которых сообщил репортер газеты «Токё асахи» 31 июля: «Эпоха Мэйдзи закончилась. До сих пор все мы гордились тем, что мы – мужчины и женщины – люди нового времени. Теперь же мы перестали быть новыми людьми, теперь наша судьба ничем не отличается от людей прошлых времен». Даже Токутоми Рока (1868–1927), писатель и младший брат Токутоми Сохо, известный своими независимыми взглядами и малым уважением к официальным ценностям, написал в сборнике «Мимидзу-но тавагото» («Бормотанье земляного червячка»), что он, конечно же, знал – со смертью императора наступит другая эра правления, но все равно жил с ощущением того, что годы девиза Мэйдзи, с провозглашением которого он родился, никогда не кончатся. «Я привык к мысли о том, что годы Мэйдзи – это мои годы; быть ровесником годов Мэйдзи наполняло меня и счастьем, и стыдом. Смерть Его величества запечатала свиток истории периода Мэйдзи. И когда название „Мэйдзи“ сменилось на „Тайсё“, я ощутил себя так, как если бы отрезали часть моей жизни. У меня было такое чувство, что император Мэйдзи унес с собой половину моей жизни»[376]. Нацумэ Сосэки был недоволен помпезностью и «официальщиной» погребальных церемоний, но и он написал, что дух эры Мэйдзи начался с императора и закончился с ним, оставив живущих в качестве анахронизма. Япония оплакивала утерю своего главного символа. Проставляя дату, рука японца выводила не «1-й год Тайсё», а «45-й год Мэйдзи».

Японские газеты сравнивали Мэйдзи с Петром Великим и Вильгельмом I. Ему ставили в заслугу дарование конституции, указ об образовании, победы над Китаем и Россией, присоединение Кореи. Общим местом сделалось утверждение, что путь, который западные страны прошли за несколько столетий, Япония проскочила за 45 лет правления Мэйдзи. Сладкой патокой хлынули приторные панегирики.

Тон большинства зарубежных изданий был также по преимуществу восторженным. Российская печать нередко сравнивала Мэйдзи с Петром I, хвалила за то, что он прорубил окно в Европу, а саму Японию за то, что она стала за годы правления Мэйдзи сильной. «Нива» утверждала: до Мэйдзи японцев считали дикарями, «Иллюстрированное обозрение» подхватывало: «Покойный император был первым монархом Японии, понявшим, что для сохранения самостоятельности страны и устранения покушений на нее европейских держав необходимо привить населению всю нынешнюю цивилизацию, а главное, создать сильный флот и мощную армию»[377]. Вспоминали и про капитана В. М. Головнина (1776–1831), который в своих знаменитых «Записках» провидчески отмечал, что «если над сим многочисленным, умным, тонким, переимчивым, терпеливым, трудолюбивым и ко всему способным народом будет царствовать государь, подобный великому нашему Петру, то с пособиями и сокровищами, которые Япония имеет в недрах своих, он приведет ее в состояние, через малое число лет, владычествовать над всем Восточным океаном». Надо ли говорить, что в устах Головнина способность владычествовать имела исключительно положительный смысл. Россия начала ХХ века оставалась верна этой сверхценности: «Япония переживает героический период своей истории и готовится вслед за Кореей поглотить Южную Маньчжурию и Восточную Монголию. В смысле технически-прекрасно работающего государственного аппарата она наверное легко справится со своей нелегкою задачей»[378]. О русско-японской войне если и говорилось, то без особой обиды и горечи.

Многие японцы надели траурные повязки. Многие, но не все. Почти все чиновники, служащие крупных компаний и студенты такие повязки надели. Однако ремесленники, мелкие торговцы и крестьяне, то есть люди занятий, требующих большей самостоятельности и меньшей грамотности, что предполагает и меньшую силу поэтического воображения, остались более равнодушными. Точно так же не испытали особого приступа горя и многие представители старшего поколения, которое не успело получить начального воспитания в государственных школах. Неграмотная служанка Токутоми Рока не имела понятия о том, кто это такой – государь император. Зато она знала имя генерала Того. Немало корейцев тоже отказывались соблюдать траур. Тем самым они отказывались признать Мэйдзи своим государем.