Как всегда это происходило в дни национального траура, увеселительные мероприятия были отменены. Клоуну Дурову с его звериным цирком коммерчески повезло – он успел вернуться с японских гастролей незадолго до болезни императора.

Придворные гадатели рассчитали, что похороны должны состояться 13 сентября, в пятницу. Проникновение в Японию всего европейского, включая предрассудки, было настолько велико, что кое-кто говорил: этот день – нечистый. Однако при дворе думали по-другому.

Со дня смерти до 13 сентября тело императора покоилось во дворце, придворные дамы по-прежнему приносили Мэйдзи пищу, родственники молились, синтоистские жрецы проводили ритуалы, призванные обеспечить успешный переход «коллективной августейшей души», то есть власти, от старого императора к новому. Этот достаточно длительный период пребывания между двумя мирами имел давнюю традицию. В Древней Японии между смертью правителя и его похоронами могло проходить даже несколько лет. В то далекое время не существовало жесткого порядка престолонаследования, и потому время нахождения покойного правителя во «временной усыпальнице» использовалось для того, чтобы определить следующего правителя.

Сейчас вопрос о престолонаследнике не вставал. Время использовали прежде всего для подготовки «народа» к грандиозному действу – похоронам. Люди должны были проникнуться важностью события, газеты призывали их отказаться от развлечений и распутства, общественность обсуждала, каким образом следует увековечить память покойного. Большинство склонялось к тому, чтобы день рождения императора отныне именовался бы «днем Мэйдзи»[379]. Многие токийцы, несколько раздосадованные тем, что император будет покоиться в Киото, настаивали на том, чтобы построить в Токио синтоистское святилище в память о Мэйдзи. Церемонии, связанные с интронизацией Мэйдзи, еще несли на себе печать древних представлений об отделенности императора от народа, их свидетелями были лишь немногие избранные. Похороны Мэйдзи превратились в общенациональное действо. Даже будучи мертвым, Мэйдзи не утратил способности склеивать японцев в единую нацию.

27 августа покойному императору было присвоено посмертное имя – Мэйдзи. В дальневосточной истории еще не случалось, чтобы посмертное имя совпало с девизом правления. Оправданием для новшества послужило то, что для такого великого императора трудно подобрать другое посмертное имя, которое бы столь полно отвечало сути его светлого правления. Таким образом, впервые название исторического периода стало ассоциироваться с правителем столь прочно. А это мгновенно сделало его главным деятелем эпохи. И никто не задавал вопроса, было ли это так на самом деле.

Траурная процессия

Публичные церемонии начались 13 сентября. Ровно в восемь часов вечера, когда траурная процессия показалась на мосту Нидзюбаси, в столице и с кораблей на рейде раздались залпы прощального салюта, зазвонили колокола в буддийских храмах. Услышав эти звуки, жители Токио зажигали в своих домах благовония. Траурный поезд, состоявший из 20 тысяч персон (почетный караул, принцы и принцессы, чиновники), покинул дворец и направился к Траурному павильону, сооруженному на плацу Аояма. Вдоль улиц выстроилось 24 тысячи солдат. Улицы посыпали белой галькой, перед домами горели белые траурные фонари.

От «обычных» выездов императора траурную процессию отличало то, что многие ее участники были облачены в традиционные придворные одежды. В руках они держали факелы, ветки священного синтоистского дерева сакаки, барабаны, гонги, луки, копья, стяги с изображением солнца и луны (древние символы императорской власти). Тело Мэйдзи покоилось в покрытой черным лаком повозке древнего образца, которую влекли пять волов. Похоронная процессия должна была продемонстрировать прежде всего преемственность времен, преемственность власти. Мэйдзи уходил к предкам, в прошлое. Император Мэйдзи был важен не столько сам по себе, сколько как представитель династии, которая не знает перерыва с незапамятных времен. Чиновники в процессии были одеты во фраки, но они не попадали в объективы фотокамер. Выпущенные после похорон открытки обычно фиксируют только фигуры в традиционном облачении.

Через два часа процессия добралась до Аояма. Траурный павильон представлял собой деревянное сооружение, напоминающее синтоистское святилище. Как и во всяком святилище, вход в него обозначался священными воротами – тории. Авторы погребального обряда из Министерства двора постарались сделать так, чтобы в погребальных церемониях ничто не напоминало о буддизме. На похоронах Комэй, отца Мэйдзи, читались буддийские сутры, однако теперь их место заняли синтоистские молитвословия – норито. Хотя ритуальные манипуляции синтоистских жрецов должны были произвести впечатление, что эти ритуалы являются чрезвычайно древними, на самом деле они были изобретены только что – ведь с приходом буддизма в VII веке местные похоронные обряды были в значительной степени забыты, уже тысячу лет императоров провожали в иной мир буддийские священники. Однако элементы нового ритуала, его атрибуты действительно были традиционными для синто, что и производило впечатление древности самого ритуала.

Траурный поезд Мэйдзи

В Траурном павильоне новый император Тайсё, одетый в маршальскую форму, прочел текст, перечисляющий заслуги отца, после него выступили премьер-министр Сайондзи и министр двора. Чтение молитв было закончено около часу ночи. После этого гроб погрузили на поезд, который в два часа ночи направился в древнюю столицу – Киото. В составе было семь вагонов. Гроб с телом Мэйдзи находился в самой середине этого скорбного состава, который по пути в Киото останавливался на каждой крупной станции, чтобы местные жители могли переломиться в поклоне перед покойным. Дело было ночью. В этом отношении погребальные церемонии напоминали ночное буддийское бдение родственников у тела покойного (цую). В бдении у поезда Мэйдзи принимала участие вся страна.

Место захоронения Мэйдзи было призвано служить той же самой цели – обеспечить преемственность времен. Памятуя о российском примере, когда Москва не утеряла части своих прежних ритуальных функций, японская элита сделала то же самое с Киото. Сделать это было тем более естественно, что именно там, в буддийском храме Сэннюдзи, пребывали останки нескольких десятков императоров прошлого. Однако разница по сравнению с Россией оказалась существенной. Российские императоры прибывали в Москву на коронацию, а хоронили их в месте постоянного нахождения – Петербурге. Мэйдзи же прошел последнюю стадию интронизации в Токио, но в свой последний путь он отправился в древнюю столицу.

Участники траурной процессии в Киото были облачены в традиционные одеяния. Тело Мэйдзи поместили в специальный погребальный паланкин, который несли 52 человека. Рядом находилась еще одна смена носильщиков. Вечером процессия направилась в район Фусими-Момояма, где и были проведены заключительные погребальные ритуалы. Они продолжались всю ночь. Гроб поставили в каменный саркофаг – тело, согласно синтоистскому обычаю, предали земле. Устроители похорон соблюли и еще один древний добуддийский обычай – поставили на могиле глиняные статуэтки – ханива. В глубокой древности тысячи таких статуэток окружали курган, в котором покоился правитель или аристократ. Однако эта практика прекратилась уже в VIII веке. На сей раз статуэток оказалось всего четыре. Это были боги-защитники, оберегающие покойного императора от всей нечисти четырех сторон света (ситэнъо). Почитание именно этих богов было предписано императору новогодним ритуалом. Парадокс состоял в том, что все последние годы Мэйдзи воздерживался от его отправления, отряжая вместо себя кого-нибудь другого.