17–22 апреля

Годовщина приезда в Москву. Оглядываюсь на эти 12 месяцев, ради которых пощадили меня бомбовозы малоярославского неба и самолет в Ерденеве, который уже спускался на нашу крышу (где я была с Никой) и взорвался неподалеку на огородах. Что в этих 12-ти месяцах, ради чего произошла задержка для меня у порога “звездных странствий”? Они отмечены расставанием с Наташей, ее предсмертным общением со мной. Уходом другого, более тридцати лет со мной тепло и светло связанного Друга. Увы! без общения с ней в последние ее дни. Все время было поглощено умиранием Наташи. А Елизавета Михайловна (Доброва) скончалась для меня неожиданно.

За эти четыре дня пришло еще три вести об унесенных войной жизнях (на фронте). Друг и спутник Нины Тарасовой, ее последняя любовь, доктор П. А. Был тяжело ранен, скончался в госпитале. Нине 50 лет, но сердце ее молодо. Такой дружбы у нее больше уже не будет. А “прибежища небурного”, какое у нее было до поездок в Арктику, она себя лишила.

Вторая смерть – мой бывший малоярославский ученик, которого я обучала немецкому языку за стакан молока в день. Женя Давыдов, единственный сын у матери-вдовы. Тихий юноша с теплым взглядом умных глаз, с застенчиво-светлой улыбкой. Прошлой зимой, когда я заходила к ним за молоком, встречал меня приветливо, не так, как полагается молодежи мещанской среды встречать старух. Где же теперь эта улыбка, эти глаза? Если бы знать! Знать – чтобы сказать его матери, как осмеливаются это делать спириты: “сын твой улыбается тебе, только ты этого не видишь”. Я верю, что он жив, но как и где, и встретится ли с матерью… Главное же, я не могу рядом с его образом не чувствовать то, что совершается в сердце его матери и ночью, и утром, и вечером, и какой страшной и пустынной стало для нее ее существование (“прибежища небурного” у нас тоже нет).

О третьей смерти узнала сегодня от Аллочки. Убит внук Ермоловой, Коля Зеленин. Некогда член моего кружка “Радости”. Тогда был гимназистом последнего класса. Единственный мужчина в девичьем кружке – в виде исключения, по просьбе покойной Н. С. Бутовой, приятельницы его матери. Что-то он написал тогда о Тютчеве. Внешне был непривлекателен. Девочки над ним подсмеивались, особенно Нина Бальмонт.

25 апреля. На улице

Второй раз за долгий период болезни на улице. И как сегодня под весенним солнцем выступила для меня вся ущербность московской жизни (что же в других городах!). На каждом шагу изнуренные зеленоватые лица, то подпухшие, то с глубокими впадинами щек и глаз. Изношенные, вылинявшие одежды (наряду, впрочем, с нарядными и элегантными). Желтенькие, полузачахнувшие дети. Надпись – “Ателье мод” или “Пошивочная мастерская” и прибавка: “из материала заказчиков” (откуда же они этот материал возьмут?). И даже на двери уличной уборной прибавка к надписи “Туалет” – карандашом: “Закрыто, нет воды”. Во многих домах нет воды, нет газа. Лимит электричества не разрешает электропечек. “Вот тут и вертись” (Чехов).

25 апреля

Как тени во мраке Аида, двигались человеческие толпы по улицам и переулкам Москвы и тысячами осаждали те немногие церкви, какие еще не закрыты. Толпа колыхалась вокруг полутемных храмов, было видно, как в них колышется другая толпа, которая вобралась уже в церковь, но непрерывным потоком стремится из нее выбраться, спасаясь от духоты и давки. Темноту вокруг мрачного силуэта Ильи Обыденного местами на мгновение разрезает чей-нибудь электрический фонарик и пронизывает свист или вскрик хулигана-школьника. С полчаса мы, пять более или менее престарелых женщин от 35 до 75, толпились в этой тьме на ухабистой мостовой и лавировали среди черных теней Аида. Из церкви так и не донеслась к нам весть о том, что воскрес Христос и что “ангелы поют на небесах”. Но зато было слышно это с высоты звездного неба. И было сверкание звезд “торжества из торжеств”. И не я одна – ряд лиц, мне известных (Иван Михайлович, Алла, дети, Татьяна Владимировна и др.), обратили внимание на то, что “небо было необыкновенное”.

Полдня провела с утра на Зубовском. Маша и Дима приложили все усилия, чтобы “по-домашнему, как при маме” устроить пасхальный стол.

К вечеру примчалась за мной уже без шляпы и без пальто Татьяна Владимировна, подруга Даниила. С горячо обнимающими старую бабку глазами. От Рождества назначалась и отменялась почему-нибудь встреча меня с их домом, с матерью и сестрой. Трудны мне новые знакомства. Но здесь тоже встреча – через судьбу Даниила, через мост кармической и духовной связанности с ним. К 35-летию Татьяны Владимировны, привлекающей меня наружным сходством с покойной сестрой моей Настей и близостью к Даниилу, уцелела пятнадцатилетняя школьница– энтузиастка. Вот уж о ком не скажешь: не холоден ты, не горяч. Откровенно и убедительно, и подчеркнуто горяча.

28 апреля

У Надежды Григорьевны Чулковой. Из тех, кому “стукнуло 70”, но держится стойко. Большие древнееврейские глаза не потеряли улыбки, и улыбка не потеряла мягкого молодого сияния. Муж, сын – на Новодевичьем кладбище. И в тесном уголке ее – портреты в красках и мужа, и сына. Но освещено одиночество лампадой. Когда умер ее пятилетний Володя, Сологуб прислал ей стихи, в которых последние две строчки:

Вот эти просветления безутешности и стали ее жизнью с тех пор.

И… с милым привкусом тщеславия. Боже мой! У кого его нет. Ее тщеславие, по крайней мере, зиждется не на своих качествах, но на писательском облике покойного мужа и на их соприкосновении их дома с литературным миром.

29 апреля

Говорили с Надеждой Григорьевной о Тане Розановой[651].Человек хороший и незаурядно одаренный. Какая-то крупица гениальности отца досталась ей по наследству (из 3-х дочерей Розанова ей одной). Вся молодость прошла в высшей степени несчастливо, одиноко, в крайней бедности. Несчастные свойства – безудержное многословие, горький и гневный ропот на судьбу в связи с нервностью, уже до психопатии доходящей, привели ее к тому, что – по выражению Ольги: “Завидев Таню, «друзья» перебегают на другую сторону”. Не все, конечно. Как раз Ольга находила в себе достаточно человечного тепла и дружеского участия, чтобы выслушивать Таню целые часы и даже оставлять ночевать. А в последние годы, по словам Надежды Григорьевны, в Тане произошла резкая перемена. Появились сосредоточенность, спокойствие. Появился “внутренний голос”. Говорит, что “только к нему и прислушивается”. Не жалуется больше ни на одиночество, ни на бедность. Наоборот – утверждает, что с тех пор, как “научилась возлагать надежды на Бога”, ничего уже не боится и каждый день видит чудесную помощь свыше (рассказала несколько случаев – вроде 5 кило пшена, которые ей кто-то из москвичей прислал).