Тревога на лице Шута стала только заметнее.

– Если бы я мог повидать его…

Я удивился:

– Кто же запрещает? Тебе давно пора навестить его. Хоть завтра. Я могу пойти с тобой.

Он отчаянно замотал головой. Его почти бесцветные волосы немного отросли, но были такими тонкими, что толком не лежали и взлетали в воздух при малейшем движении.

– Нет. Нет, Фитц, я не могу. – Он посмотрел на меня с мукой во взгляде и через силу добавил: – Но я должен. Я понимаю, что должен начать. И скоро.

Я медленно проговорил:

– Это правда. Ты должен. – И умолк в ожидании.

– Завтра, – сказал Шут наконец. – Завтра мы пойдем повидать Чейда. А сейчас я иду спать.

– Нет, – мягко сказал я. – Сейчас день, и, поскольку мне нечем заняться, я твердо решил не давать тебе спать и занимать разговорами.

Я подошел к окнам и отдернул шторы, а потом распахнул старомодные внутренние ставни. Сквозь толстое стекло с разводами хлынул солнечный свет.

– Снаружи разгар дня. На море разыгралась буря, на скалы летят брызги, на волнах белые барашки.

Он встал и медленно, осторожно пошел ко мне, ощупывая рукой пространство перед собой. Он нашарил мое плечо, взял меня под руку и невидящим взглядом уставился в окно.

– Я вижу свет. И чувствую, как от окна тянет холодом. Я помню, какой вид открывается отсюда. – Он вдруг улыбнулся. – Под этим окном – глухая отвесная стена, верно?

– Да. Никому не забраться.

Я остался стоять рядом с ним. Спустя какое-то время Шут вдруг вздохнул, и я почувствовал, что он немного расслабился. Меня вдруг осенило.

– Помнишь моего приемного сына, Неда?

– Я не был с ним близко знаком, но да, помню.

– Он сейчас в Оленьем замке. Приехал на поминки Би. Мы с ним еще толком не говорили, едва парой слов обменялись, если честно, но я хочу попросить его спеть для меня вечером, какие-нибудь старые песни, которые так любила Би.

– Музыка может облегчить боль.

– Пойду и попрошу его прийти сюда.

Шут вцепился в меня крепче. Спустя минуту он все-таки выдавил:

– Хорошо.

– Может быть, Кетриккен захочет присоединиться к нам.

Он прерывисто вздохнул:

– Наверное, это было бы замечательно.

Его пальцы схватили ткань моего рукава и не отпускали.

– Ну конечно, замечательно.

К собственному изумлению, я ощутил душевный подъем. Когда-то Пейшенс говорила мне, что лучший способ прекратить жалеть себя – позаботиться о ком-нибудь. Кажется, я случайно нашел, чему посвятить свою жизнь или, по крайней мере, ближайшие дни: помочь Шуту преодолеть страх и заново научить его маленьким радостям жизни. Если у меня получится, это немного умилостивит мою совесть, когда придет время отправляться в путь. Поэтому я провел с ним добрый час, планируя вечер. Эш с радостью отправился на кухню сказать, чтобы для нас приготовили закуски, а потом разыскать Неда и передать мою просьбу. А затем мы послали Эша в старые конюшни, чтобы нашел Персивиранса и попросил принести Пеструху. Когда я наконец вышел из покоев Шута, то столкнулся с обоими мальчиками – они поднимались по лестнице, увлеченно беседуя. Пер нес Пеструху на согнутой руке, как охотничьего сокола. Я понял, что не зря решил познакомить парня с Эшем, у которого не так много друзей: если они подружатся, это пойдет на пользу обоим.

Я медленно побрел по коридору в сторону своих новых покоев. Нед встретится со мной там. Меня вдруг накрыло чувство вины. Что со мной такое? Еще и недели не прошло с исчезновения Би, я а уже созываю гостей к Шуту. Горе взметнулось во мне, как предвещающий бурю резкий ветер, пронзив сердце холодом. Я оплакивал Би, но без особой уверенности, ведь тела не нашли и доказательств, что она мертва, у меня не было. Она пропала еще в канун Зимнего праздника. Я потерял ее гораздо раньше, чем неделю назад.

Я прислушался к своему сердцу: верю ли я, что Би умерла? Она ушла, как ушел когда-то Верити, оставив Кетриккен. Она где-то есть, просто ее нельзя ни потрогать, ни увидеть. Возможно, где-то в могучем потоке Силы, ныне закрытом от меня, струятся частички ее души. Интересно, может ли она отыскать в этом потоке Верити? Может ли ее прадед Шрюд узнать в этих частичках родную кровь?

Глупые фантазии, решил я. Детские попытки найти утешение. Мне так трудно было смириться со смертью Молли. Время сотрет все сомнения. Би умерла.

Остаток дня тянулся мучительно. Пришел Нед и разрыдался, закрыв лицо. В руках у него был подарок, который он приготовил для Би еще в конце лета, – куколку с головой как сморщенное яблоко и ручками-прутиками. У нее была кривая улыбка и глаза из ракушек – нелепая, но по-своему очаровательная вещица. Нед отдал ее мне, и я поставил ее на столик у кровати, хотя и сомневался, что смогу заснуть под ее взглядом.

Вечером у Шута Нед пел самые любимые песни Би – старинные напевы, считалочки, дурашливые песенки, которые смешили ее. Ворона слушала, вертя головой, и однажды закричала: «Еще! Еще!» Кетриккен сидела подле Шута, держа его костлявую руку. Мы ели имбирные пряники и пили бузинное вино. С вином мы, возможно, несколько перестарались. Нед поздравил меня с превращением из Бастарда-колдуна в принца, я в ответ поздравил его с тем, что он вырос в известного менестреля, хотя когда-то был нелюдимым сиротой, чью семью убили пираты красных кораблей. Нам обоим это казалось очень смешным, но Эш в ужасе вытаращил глаза, а Пер, которого непонятно кто пригласил, всерьез за меня обиделся.

Ту ночь я проспал. Утром мы с Шутом позавтракали, а потом пришло приглашение от Проспера и Интегрити присоединиться к ним за игрой. Я не хотел идти, но они не оставили мне выбора. Понятное дело, им хотелось как лучше – отвлечь меня от моего горя. Я нарядился в красивые одежды, без всяких ножей и ядов. Я бросал кости из нефрита и гематита и страшно продулся в играх, в которые играл впервые в жизни. Я делал ставки серебряными монетами, хотя во времена моей юности в тавернах мы проигрывали друг другу стопки медяков. А когда вечером я пришел проведать Шута, то застал там Неда – он развлекал Эша и Пера ужасно глупыми песенками. Я сидел и слушал с приятной миной.

Решения… Нет. Решение. Шут был прав. Если я не решу, как поступить с оставшейся мне жизнью, кто-то может решить это за меня. Я чувствовал себя рудой, которую смололи в порошок, расплавили и залили в форму. И вот теперь я застывал в этой форме, превращаясь в нечто, чем никогда не был. Понимание, чем я становлюсь, приходило ко мне медленно, как возвращается чувствительность после сильного удара. Неумолимо. Бессонными ночами в моей голове все четче вырисовывались планы того, что я должен сделать. И здравый смысл велел делать это в одиночку.

Но прежде чем начать, надо закончить, сказал я себе. Однажды поздно ночью я поймал себя на том, что кисло улыбаюсь, вспоминая, как Шут покончил с ролью лорда Голдена. Все пошло не совсем так, как он задумал, и ему пришлось долго удирать от своих заимодавцев. Я решил, что лучше уйду не столь ярко. Без этаких злодейств.