– Ты должен послать также умелого посредника, господин король, – елейно произнес Эркенвальд, – человека, который не будет испытывать искушения делать язычникам новые одолжения. Я бы предложил моего казначея. Он самый проницательный из людей.

– А еще он священник, – сказал я, – а Зигфрид ненавидит священников. И ему не терпится понаблюдать, как священника распнут на кресте.

Я улыбнулся Эркенвальду:

– Может, ты и впрямь должен послать своего казначея. Или отправишься сам?

Эркенвальд без выражения уставился на меня.

Я решил, что он молит своего бога, чтобы тот обрушил на меня молнию, но его бог не сделал ему такого одолжения.

Король снова вздохнул.

– Ты сможешь сам провести переговоры? – терпеливо спросил он меня.

– Я покупал лошадей, господин, поэтому – да, я умею вести переговоры.

– Торговаться при покупке лошади – совсем не то же самое, что… – сердито начал Эркенвальд, но утих, когда король устало махнул в его сторону рукой.

– Господин Утред старается вывести тебя из терпения, епископ, – проговорил король, – и лучше не доставлять ему удовольствия, показывая, что он в этом преуспел.

– Вести переговоры я могу, господин король, – сказал я, – но в данном случая я торгуюсь о кобыле огромной ценности. Задешево ее не продадут.

Альфред кивнул.

– Может, тебе взять с собой казначея? – нерешительно спросил он.

– Мне нужен только один спутник, господин, – ответил я. – Стеапа.

– Стеапа?

В голосе Альфреда слышалось изумление.

– Когда оказываешься лицом к лицу с врагом, господин, – объяснил я, – хорошо иметь с собой человека, само присутствие которого выглядит как угроза.

– Ты возьмешь двоих спутников, – поправил меня король. – Несмотря на ненависть Зигфрида к священникам, я хочу, чтобы дочь моя причастилась. Ты должен взять с собой священника, господин Утред.

– Если настаиваешь, господин, – ответил я, не потрудившись скрыть своего презрения.

– Настаиваю. – Голос Альфреда обрел часть былой силы. – И возвращайся побыстрее, потому что мне нужны вести о ней.

Он встал, и все остальные поднялись и поклонились.

Этельред не произнес ни слова.

И я отправился в Бемфлеот.

* * *

Наш конный отряд состоял из ста человек. Только трое из нас отправятся в лагерь Зигфрида, но трое не смогли бы без охраны проехать через земли, лежащие между Лунденом и Бемфлеотом. То была пограничная земля, дикая, плоская граница Восточной Англии, и мы ехали в кольчугах, со щитами и при оружии, давая знать, что готовы к бою.

Быстрее было бы путешествовать на корабле, но я убедил Альфреда, что в путешествии верхом есть свои преимущества.

– Я видел Бемфлеот с моря, – сказал я ему прошлым утром, – он неприступен. Крутой холм, господин, и укрепления стоят на его вершине. С суши я их не видел, господин, и мне нужно на них посмотреть.

– Нужно?

Этот вопрос задал брат Ассер. Он стоял рядом с креслом Альфреда, словно защищая короля.

– Если дело дойдет до драки, – сказал я, – возможно, придется атаковать ту часть укреплений, что обращена к суше.

Король осторожно взглянул на меня.

– Ты хочешь отправиться туда, чтобы сражаться? – спросил он.

– Госпожа Этельфлэд погибнет, если начнется бой, – сказал Ассер.

– Я хочу вернуть тебе дочь, – ответил я королю, не обращая внимания на валлийского монаха, – но только дурак считает, господин, что нам не придется сразиться с ними еще до конца лета. Зигфрид становится чересчур сильным. Если мы позволим его мощи расти, получим врага, способного угрожать всему Уэссексу. И мы должны сломить его прежде, чем он станет слишком силен.

– Сейчас – никаких битв, – настойчиво проговорил Альфред. – Отправляйся туда по суше, если так будет лучше, поговори с ними и быстро возвращайся ко мне с вестями.

Он настоял на том, чтобы послать со мной священника, но, к моему облегчению, на эту роль выбрали отца Виллибальда.

– Я – старый друг госпожи Этельфлэд, – объяснил Виллибальд по дороге из Лундена. – Она всегда любила меня, а я – ее.

Я ехал верхом на Смоке. Со мной были Финан и воины из моего личного отряда, а еще пятьдесят человек, которых отобрал Альфред, – ими командовал Стеапа. При нас не было знамен, вместо них Ситрик держал зеленую ветвь ольхи в знак того, что мы хотим вести переговоры.

То была ужасная земля, к востоку от Лундена, – плоское, пустынное место, полное ручьев, канав, тростников, болотных трав и дичи. Справа от нас, где порой виднелась серая простыня Темеза, болотистая местность казалась темной даже под летним солнцем.

В этой мокрой пустоши жило мало людей, хотя мы проехали мимо нескольких низких хижин с тростниковыми крышами. Из хижин никто не вышел. Жившие в них рыбаки, промышлявшие ловлей угрей, видели наше приближение и поторопились спрятать свои семьи в безопасных местах.

Тропа, которую трудно было назвать дорогой, тянулась по слегка приподнятому краю болота, а потом – через маленькие, огороженные терновником поля с глинистой почвой. Скудные деревья были расщеплены и согнуты ветром.

Чем дальше мы продвигались на восток, тем чаще нам попадались строения, и постепенно они становились все больше.

Около полудня мы остановились возле большого дома, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. Дом был окружен палисадом, и слуга осторожно вышел из ворот, чтобы спросить, по какому мы делу.

– Где мы находимся? – поинтересовался я, прежде чем ответить на вопрос.

– Это дан Вокки, – ответил он.

Слуга говорил на английском.

Я мрачно рассмеялся, потому что «дан» означало «холм», а холма я нигде не видел, хотя дом стоял на очень небольшой возвышенности.

– Вокка здесь? – спросил я.

– Теперь этими землями владеет его внук, господин. Его здесь нет.

Я соскользнул со спины Смоки и швырнул поводья Ситрику.

– Поводи его, прежде чем напоить, – велел я Ситрику, потом снова повернулся к слуге. – Итак, его внук… Кому он дал клятву верности?

– Он служит Хакону, господин.

– А Хакон? – задал я новый вопрос, отметив, что домом владеет сакс, но клятву верности он принес датчанину.

– Он поклялся в верности королю Этельстану, господин.

– Гутруму?

– Да, господин.

– Гутрум созвал людей?

– Нет, господин, – ответил слуга.

– А если бы Гутрум их созвал, – спросил я, – Хакон и твой господин повиновались бы призыву?