Шотландцы, как и англичане, сохранили право признавать или отвергать наследника королей. В 1040 году Мак Бетад отказался платить подать, которая причиталась от подданных верховному королю. Дункан явился в Морэй, чтобы изъять подать силой. Произошла стычка, в ходе которой Дункан был убит. Его вдова с двумя детьми бежала из Шотландии; Мак Бетад сделался верховным королем Шотландии и отказался подчиняться королю датскому на юге.

Гарольд Заячья Лапа не успел отправиться на север и сразиться со скоттами. Во время очередной поездки на юг он остановился на ночь в Оксфорде, где почувствовал себя больным и вскоре умер. Хардекнуд немедленно направился к берегам Англии. Он привел с собой шестьдесят кораблей, был радостно принят в качестве нового короля Англии и Дании, – и очень скоро сделался непопулярным. «Он установил такую большую подать, что выплатить ее было затруднительно, – говорится в «Хронике», – и все, кто поначалу приветствовал его, отступились от него». Он еще усугубил свое положение, когда велел выкопать тело Гарольда Заячьей Лапы и бросить его в болото, и уж тем более, когда отправил своих дружинников силой собирать непомерные налоги с населения западной Мерсии, которое было не в состоянии выплатить их.13

К счастью, англичанам не пришлось долго страдать под его гнетом. Менее чем два года спустя Хардекнуд, присутствуя на свадьбе, произносил тост, но тут его хватил припадок конвульсий, и он упал мертвым. Невозможно узнать, был ли это апоплексический удар, или вино в его кубке было не слишком полезно для здоровья; в любом случае с его смертью опустел трон Дании (на который сразу предъявил права Магнус Добрый, объединивший под своей властью Норвегию и Данию) и открылся путь к короне Англии для последнего оставшегося в живых сына Этельреда Неразумного.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 77

Между 1042 и 1066 годами эрлу Годвину[196] не удается посадить своего сына на трон, на небе является комета Галлея, а Вильгельм Нормандский завоевывает Англию

Эдуарду было тридцать восемь; на его личности лежал отпечаток испытаний, пережитых в юности. Ему еще не исполнилось двенадцати, когда он потерял отца, мать вышла замуж за человека, который хотел убить его, и отослала мальчика в чужую страну, языка которой он не понимал. Эдуард вырос замкнутым, молчаливым, отличался глубоким благочестием (чем и заслужил прозвание «Исповедник»), но также и жесткостью, и тем, что не умел прощать. Витангемот провозгласил его королем, и как только Эдуард взошел на престол, он велел конфисковать все имущество своей матери. «Он отобрал у матери все золото, серебро, украшения, самоцветы и все вообще ценные вещи, – пишет хронист Иоанн Ворчестерский, – ибо… она дала ему меньше, чем он хотел». Ненависть копилась в его душе столько лет, что он не мог избавиться от нее, даже когда обрел корону.1

Вскоре Эдуард обнаружил, что его положение шатко. К этому времени графы, управлявшие четырьмя графствами Англии, по сути, определяли решения витангемота. Их влияние настолько возросло, что ни один король не мог удержаться на троне без их поддержки, причем англосакс Годвин, переменчивый как флюгер, был наиболее могущественным из них. Вильям из Мальмсбери в «Gesta Regum Anglorum» утверждает, что Годвин позволил себе сказать королю следующее: «Мой авторитет имеет огромный вес в Англии, и фортуна улыбается тому, на чью сторону я склоняюсь. При моей поддержке никто не осмелится противиться тебе, без нее – наоборот».2

Битва при Гастингсе

Скорее всего, в действительности Годвин не высказывал свою угрозу столь откровенно, однако Эдуард, без сомнения, понимал, насколько влиятелен старый граф. В 1045 году король заручился доброй волей Годвина, женившись на его дочери Эдит и даровав Гарольду, сыну Годвина, титул «графа Восточной Англии». Теперь семейство Годвина владело двумя из четырех графств, да к тому еще и проникло в спальню короля; старший Годвин наверняка надеялся, что его дочь произведет на свет следующего короля Англии.

Однако весьма вероятно, что брак остался чисто формальным. Стремление Эдуарда к безбрачию было непреодолимо: железное самообладание, которое отгораживало его от чужих людей и защищало в годы его жестокого детства, не допускало телесного сближения, будь то с женщиной или с мужчиной. К тому же он не испытывал особой привязанности к Эдит, которая являлась не более чем пешкой в его политической игре с Годвином. Он женился, утверждает Генрих Хантингдонский, «поскольку своим королевством обязан был могущественному графу Годвину» и никогда не забывал об этом. Другой хронист отмечает, что людей, которые встречались с новой королевой, одновременно изумляли и ее ученость, и «отсутствие разумной сдержанности и женской красоты».3

И все-таки он не отдался полностью на милость Годвина. На протяжении следующих семи лет Эдуард непрестанно прилагал усилия к тому, чтобы обеспечить лояльность двух других графов, Леофрика Мерсийского и Сиварда Нортумбрийского. Им обоим было выгодно избавиться от навязчивых, как пиявки, Годвинов. К 1051 году Эдуард почувствовал себя настолько уверенно, что смог изгнать Годвина, Гарольда и все прочее семейство. Эдит он отправил в монастырь, Уэссекс объявил королевским владением, а графство, принадлежавшее молодому Гарольду Годвину (Вое-точную Англию), отдал сыну Леофрика; Сивард был вознагражден за поддержку денежными дарениями и епископством.4

Годвин-старший удалился во Фландрию, но не смирился с изгнанием. Иоанн Ворчестерский описывает его как человека «обаятельного и обладающего природным красноречием на родном языке, чрезвычайно искусного в беседе и умеющего убедить слушателей в правильности своих решений». Теперь он собрал своих сторонников и двинулся на кораблях вверх по Темзе раньше, чем Эдуард успел собрать флот, чтобы отогнать его. Здесь Годвин обратился напрямую к народу. «Он встречался с гражданами Лондона, – говорит Иоанн Ворчестерский, – с одними через посредников, с другими лично… и ему удалось настроить почти всех в соответствии со своими желаниями». К этому времени Эдуард уже собрал войско, но его воины не торопились идти против общественного мнения. «Почти все испытывали сильнейшее нежелание сражаться с родичами и согражданами, – пишет Иоанн. – Посему наиболее благоразумные с обеих сторон восстановили мир между королем и графом».5