Одда Старший отказался прийти в крепость, заявив, что слишком болен и слаб и, если ему суждено умереть, он умрет в доме Харальда. Мы с шерифом попытались его уговорить, но он не слушал.

– Милдрит может пойти, если хочет, – сказал Одда.

– Нет, – ответила она.

Милдрит сидела у постели крестного, крепко сжав руки, прикрытые рукавами серого платья, и пристально смотрела на меня. В ее глазах был вызов – пусть я только осмелюсь приказать ей бросить Одду и отправиться в крепость!

– Мне жаль, – произнес я ей.

– Чего именно?

– Жаль нашего сына.

– Ты не был ему отцом! – обвиняюще сказала моя жена, и глаза ее сверкнули. – Ты хотел, чтобы он стал датчанином! Ты хотел, чтобы он стал язычником! Тебе наплевать было на его бессмертную душу!

– Мне было вовсе не наплевать на сына, – возразил я, но Милдрит не обратила внимания на мои слова.

Я говорил так, что не смог убедить даже самого себя.

– Сейчас его душе ничто не угрожает, – ласково произнес Харальд. – Он в руках Господа Иисуса. Он счастлив.

Милдрит посмотрела на шерифа, и я увидел, насколько утешили ее слова Харальда, хотя она все еще плакала. Она погладила свой деревянный крест, а потом Одда Старший похлопал ее по руке.

– Если придут датчане, господин, – сказал я Одде, – я за вами пошлю.

С этими словами я повернулся и вышел из комнаты.

Я не мог выносить вида плачущей Милдрит и мыслей об умершем сыне. С такими вещами трудно справиться, куда труднее, чем воевать. Поэтому я пристегнул мечи, взял щит и надел свой великолепный шлем с изображением волка, так что Харальд изумленно остановился, выйдя из покоев Одды и увидев меня у очага в обличье полководца.

– Если мы разожжем большой огонь на восточном краю города, то увидим, как придут датчане, – заметил я. – И это даст нам время, чтобы доставить Одду Старшего в крепость.

– Да.

Шериф посмотрел вверх, на массивные стропила главного зала, и, возможно, подумал о том, что видит свой дом в последний раз, потому что датчане могут прийти и сжечь его. Харальд перекрестился.

– От судьбы не уйдешь, – бросил я ему.

А что еще можно было сказать? Датчане и впрямь могли прийти, дом мог сгореть, но все это были мелочи по сравнению с судьбой королевства, поэтому я пошел отдать приказ, чтобы развели огонь, способный осветить восточную дорогу.

Но датчане этой ночью не явились.

Всю ночь моросил мелкий дождик, и к утру народ в крепости промок, замерз и был в скверном настроении. Потом, на рассвете, появились первые ополченцы из фирда. Ушло несколько дней на то, чтобы призывы добрались до самых дальних концов графства, чтобы там вооружили людей и отправили в Окмундтон, но самые ближние поселения послали людей немедленно, поэтому поздним утром под фортом собралось уже около трехсот человек. От силы семьдесят из них могли называться воинами и имели настоящее оружие, щиты и хотя бы кожаные доспехи, остальные были крестьянами с мотыгами, серпами и топорами.

Харальд послал отряды фуражиров на поиски зерна. Одно дело – собрать войска, но совершенно другое – их прокормить, и никто из нас не знал, как долго мы сумеем удержать собравшихся людей. Если датчане не придут, тогда нам самим придется идти к ним и изгонять их из Кридиантона, а для этого требовались большие силы, чем весь фирд Дефнаскира.

«Одда Младший никогда не допустит, чтобы собрался весь фирд», – подумал я.

Он и впрямь такого не допустил, потому что, когда кончился дождь и были прочитаны полуденные молитвы, Одда сам явился в Окмундтон – и не один, а с шестьюдесятью своими воинами в кольчугах и столькими же датчанами в полном вооружении. Солнце только-только взошло, когда они появились из-за деревьев на востоке, – и солнечные блики засияли на кольчугах и наконечниках копий, на уздечках и стременах, на полированных шлемах и ярких умбонах щитов. Люди Одды растянулись по пастбищу по обе стороны дороги и приблизились к Окмундтону длинной линией. В центре виднелись два штандарта: один, с черным оленем, – знамя Дефнаскира, а второй – датский треугольник с изображением белой лошади.

– Боя не будет, – сказал я Харальду.

– Почему?

– Их слишком мало. Свейн не может позволить себе терять людей, поэтому явился, чтобы поговорить.

– Я не хочу встречаться с ними там. – Шериф показал на крепость. – Мы должны встретиться в доме.

Он приказал людям, которые были вооружены лучше других, спуститься в город, и мы высыпали на грязную улицу рядом с домом, в то время как Одда и датчане приблизились с востока.

Всадникам пришлось сломать строй, прежде чем вступить в город, и они перестроились в колонну, во главе которой ехали трое: в центре – Одда, а слева и справа от него – два датчанина, один из них – Свейн Белая Лошадь. Свейн выглядел великолепно. Он скакал на белой лошади, в белом шерстяном плаще, а его кольчуга и шлем с кабаньей головой были вычищены песком до блеска и сверкали в свете неяркого солнца. Возле серебряного умбона его щита была нарисована белая лошадь, а кожа, из которой были сделаны уздечка, седло и ножны, выбелена.

Свейн увидел меня, но не показал виду, что узнал. Он молча взглянул на людей, перегородивших улицу, и, казалось, счел их не стоящими внимания. Его знамя с белой лошадью держал второй всадник, с таким же обветренным, как у господина, лицом, обожженным солнцем и снегом.

– Харальд! – Одда Младший выехал вперед, оставив двух датчан позади.

Одда, как всегда, был принаряжен: в сверкающей кольчуге, черный плащ покрывал гриву лошади. Он улыбнулся так, будто обрадовался встрече.

– Ты собрал фирд. Почему ты это сделал?

– Потому что так приказал король, – ответил Харальд.

Одда все еще улыбался. Он посмотрел на меня и, казалось, вообще меня не заметил. Потом взглянул на двери дома, откуда как раз появился Стеапа. Богатырь только что поговорил с Оддой Старшим, а теперь удивленно уставился на его сына.

– Стеапа! – сказал олдермен. – Верный Стеапа! Как я рад тебя видеть!

– Я тоже рад, господин.

– Мой верный Стеапа! – Одда явно был доволен, что к нему вернулся прежний телохранитель. – Поди сюда! – приказал он, и Стеапа протопал мимо нас, чтобы опуститься на колени в грязь перед лошадью Одды и благоговейно поцеловать сапог хозяина.

– Встань, – велел Одда. – Встань. Когда ты со мной, Стеапа, то, спрашивается, кого нам бояться?

– Нам некого бояться, господин.

– Вот именно, некого, – повторил Одда и улыбнулся Харальду. – Так ты сказал, что король велел тебе собрать фирд? А что, в Уэссексе есть король?

– Да, есть, – твердо ответил шериф.

– Король, который прячется на болотах! – произнес олдермен достаточно громко, чтобы его услышали все люди Харальда. – Он, может быть, король лягушек? Или властитель угрей? Что же это за король?