– Две тысячи соларов?! – Локк, сжав подлокотники кресла, подался вперед. – Господин Крелл, мы с вами сговаривались на пятьдесят тысяч!

– Разумеется, эту сумму я бы с удовольствием заплатил – за оригиналы. За подлинные шедевры эпохи Последнего расцвета. И моих покупателей не смутило бы ни их происхождение, ни возможный гнев их бывшего веррарского владельца.

– Две тысячи соларов… – пробормотал Локк. – Да мы на счете в «Венце порока» больше оставили! Вы предлагаете нам две тысячи соларов за два года работы?

– Нет, господин Фервайт… – Крелл сложил домиком костистые пальцы. – Я предлагаю вам две тысячи соларов за десять картин. Как ни прискорбно, но в нашем с вами соглашении не было статей, предусматривающих возмещение убытков, понесенных в ходе исполнения договоренностей. Я плачу за товар, а не за время, потраченное на его приобретение.

– Три тысячи, – сказал Локк.

– Две с половиной тысячи, и не центира больше, – твердо возразил Крелл. – Всегда найдутся желающие их купить, ведь эти полотна – сами по себе произведения искусства, которые украсят любое собрание. Знающие люди заплатят за них сотни соларов. Возможно, по прошествии некоторого времени я смогу предложить их бывшему владельцу – он наверняка рад будет их заполучить. Впрочем, если вас не устраивает предложенная цена, попробуйте продать эти картины на рынке или в какой-нибудь таверне.

– Две с половиной тысячи, – вздохнул Локк. – Ох, да будь оно все проклято!

– Я совершенно с вами согласен, господин Фервайт. Однако мне хотелось бы услышать, готовы ли вы принять мое предложение.

2

– Две с половиной тысячи соларов! – в который раз повторил Локк. – Даже не верится.

Карета катила к заливу Вел-Вираццо.

– Тоже деньги, – пробормотал Жан. – Многим такие и не снились.

– Но я же не это обещал! Жан, прости, я опять облажался. Десятки, сотни тысяч, выгодное дельце, лашенские титулы… О боги! – Он схватился за голову. – О Многохитрый Страж, ну зачем ты мои просьбы слушаешь!

– Да ни в чем ты не виноват! – сказал Жан. – Дельце мы провернули, что хотели – то и стащили. Откуда нам было знать, что это… подделка.

Локк снова чертыхнулся.

Карета замедлила ход, остановилась; лакей, соскочив с запяток, откинул скрипучую подножку, распахнул дверцу. В карету ворвался ветер, наполнив ее запахом моря и криками чаек.

– Ты… ты не передумал? – робко спросил Локк, закусив губу. – Я помню, она хотела… Но… может, оставим все как есть, наймем карету…

– Нет, все в порядке, – сказал Жан. – Вдобавок на этот раз мы кота прихватили.

Дерюжная котомка на сиденье зашевелилась, словно бы распираемая изнутри какой-то неведомой силой.

– Ну да… – Локк с кривой улыбкой ткнул пальцем в котомку, немедленно оказавшую сопротивление. – Только все равно…

Жан решительно вышел из кареты.

3

– Господин Фервайт, наконец-то! Безмерно рад знакомству с вами! И с вами, господин…

– Каллас, – сказал Локк. – Таврин Каллас. Увы, у моего доброго друга очень трудный день выдался, так что сразу прошу его извинить. Давайте лучше перейдем к делу.

– С превеликим удовольствием, – ответил начальник гавани.

В гавани Вел-Вираццо стояли яхты и прогулочные барки, принадлежавшие зажиточным семействам городка, – впрочем, их можно было с легкостью сосчитать на пальцах обеих рук.

Начальник гавани отвел Локка и Жана к причалу, где покачивалась на волнах стройная одномачтовая яхта – сорокафутовое судно с корпусом из тика и ведьмина дерева, отделанное бронзой и серебром, с новехонькими снастями из прочного полушелка и зарифленными парусами белее прибрежного песка.

– Все, как вы и просили, господин Фервайт, – сказал начальник гавани. – Прошу прощения, за три дня не управились, на день задержаться пришлось, но…

– Ничего страшного, – ответил Локк, передавая начальнику гавани кошель с деньгами. – Вот остаток условленной суммы и обещанное вознаграждение вашим людям.

– Премного благодарен, господин Фервайт, – с поклоном ответил начальник гавани, принимая увесистый кошелек.

«Ну вот, теперь у нас на восемьсот соларов меньше», – подумал Локк и спросил:

– А припасы?

– Все, как уговаривались. Провианта и воды на неделю. Вино, непромокаемые плащи и прочее на случай непогоды… Я лично все проверил.

– А ужин?

– Да-да, сейчас будет. Посыльного с минуты на минуту ждем. А, вот и он.

На берегу показался крошечный мальчуган с огромной корзиной в руках. Локк улыбнулся, вспомнив себя в детстве.

– Что ж, и правда, все, как уговаривались.

Мальчик подбежал к Жану и вручил ему корзину.

– Господин Фервайт, вы мне дайте знать, как в море выйти соберетесь, – попросил начальник гавани.

– Мы прямо сейчас и выходим, – сказал Локк. – А все остальное… пусть оно на берегу остается.

– Вам помощники нужны?

– Хотели третьего, да не судьба… – прошептал Локк и погромче добавил: – Нет, мы вдвоем справимся. – Он окинул взглядом яхту, ставшие знакомыми снасти и паруса, мачту, штурвал. – Мы вдвоем всегда справляемся.

За пять минут их пожитки перенесли из кареты на яхту. Вещей было мало – кое-какая одежда, холщовые рубахи и штаны, оружие, воровской инструмент.

Солнце клонилось к западному горизонту. Жан отвязал от причала швартовочный конец, а Локк, перепрыгнув через борт, опустил на ют развязанную котомку. Оттуда выбрался черный котенок, посмотрел на Локка, потянулся и, громко мурлыча, потерся пушистым боком о его сапог.

– Добро пожаловать в твой новый дом, Король. Ты здесь всему хозяин, – сказал Локк. – Но дружиться с тобой я все равно не собираюсь.

4

Встав на якорь в сотне ярдов от последнего маяка Вел-Вираццо, сияющего рубиновым светом, приятели приступили к обещанному Локком ужину.

Они поставили на юте небольшой столик, уселись друг против друга, скрестив ноги, и некоторое время старательно притворялись, что с наслаждением уплетают жареную курицу и свежий хлеб, маринованные акульи плавники, виноград и маслины. Король решил объявить войну столешнице и сменил праведный гнев на милость лишь после того, как Локк пожертвовал куриным крылышком.

Когда приятели опустошили бутылку сносного каморрского вина – белого, из тех, что сдабривает ужин, но не заставляет о нем забыть, – Локк швырнул ее за борт и откупорил вторую.

– Пора, – наконец сказал Жан.

Сияющий алый шар заходящего солнца покоился на правом борту яхты, окрашивая все вокруг – и высокий купол небес, и морские просторы – в цвет багряных лепестков розы, в цвет непросохших капель крови. Повсюду лишь тишь да гладь, ни волн, ни ветра, ни помех, ни срочных дел, ни замыслов, ни встреч…