возводивший в абсолют принцип национального самоопределения, но при этом подразумевавший отделение от рейха немецких территорий. И наконец, многие, по преимуществу консерваторы, не одобряя нацистский режим и считая его лидеров людьми недалекими и склонными к насилию, не считали себя вправе вмешиваться во внутренние дела Германии и видели в фашистах оплот против коммунистической угрозы. Лорд Галифакс, министр иностранных дел, в 1937 году, накануне визита к Гитлеру, писал: «Национализм и расизм являются мощной силой, но я не могу счесть ее неестественной или аморальной». А вскоре после этого добавил: «У меня нет сомнений, что эти ребята искренне ненавидят коммунизм»[24].

Нам теперь известно – намного лучше, чем тем, кто жил в 1930-е годы, – насколько отвратительным и смертоносным был режим, созданный Лениным и Сталиным; но в ту пору он не представлял реальной военной угрозы для Запада. Укоренившиеся среди английских правых страхи, что коммунизм может получить распространение в Британии, были химерой.

Кое-кто открыто восхищался нацизмом. Ллойд Джордж, премьер-министр в годы Великой войны, называл Гитлера «бесспорно великим вождем» и «величайшим немцем нашей эпохи»[25]. Были чернорубашечники Освальда Мосли, которых одно время поддерживала принадлежавшая лорду Ротермеру «Дейли мейл», у Гитлера имелись влиятельные поклонники в деловых кругах и среди богатых аристократов правого толка. Среди лейбористов мало кто доброжелательно отзывался о нацистах, но все же такие были – например, Бен Грин, весьма влиятельная фигура в 1930-е годы. В «Доминионе» он становится лидером лейбористов – сторонников договора.

Наконец, были пацифисты, совершенно не принимавшие войну даже после начала Второй мировой. Пацифизм был силен среди лейбористов в начале тридцатых, но с эскалацией фашистской агрессии, и особенно после начала гражданской войны в Испании, он пошел на убыль. Тем не менее пацифизм оставался популярным как внутри, так и вовне лейбористской партии. Вера Бриттен и меньшая часть парламентариев-лейбористов – двадцать человек, образовавших Парламентскую группу стремления к миру, – выказали отвагу, учитывая атмосферу тех лет, но эта группа определенно проголосовала бы за мирный договор в 1940 году и просуществовала бы достаточно, пусть и недолго, чтобы пожалеть об этом.

В 1938 году в Мюнхене Чемберлен верил, что, уступая Гитлеру по преимуществу области Чехословакии с немецкоговорящим населением, он удовлетворяет последнее требование фюрера. Когда следующей весной Гитлер оккупировал остальные чешские земли и превратил Словакию в марионеточное государство, Чемберлен понял, что его обманули. После вторжения Гитлера в Польшу в сентябре 1939 года Чемберлен объявил войну, но оказался безвольным и бездеятельным военным лидером. Долго питаемые им надежды на мир рухнули, он превратился в трагическую фигуру. Когда весной 1940 года Чемберлен заявил, что Гитлер «пропустил автобус» весеннего наступления, накануне немецкого вторжения в Данию и Норвегию, и норвежская кампания англичан обернулась провалом, его позиции как премьер-министра пошатнулись. Значительное меньшинство консервативных депутатов голосовало против правительства или воздержалось в ходе парламентских «норвежских дебатов» в мае 1940 года. Чемберлен обратился к лидерам лейбористов с предложением сформировать коалицию; те согласились войти в нее, но только если во главе консерваторов станет кто-нибудь другой. Чемберлен понял, что пора уходить.

Девятого мая 1940 года между Чемберленом, главным кнутом консерваторов Дэвидом Марджессоном и двумя основными кандидатами в преемники, Галифаксом и Черчиллем, состоялась судьбоносная встреча. Каждый из участников записал воспоминания о случившемся, которые существенно разнятся в деталях, но сходятся в главном[26]. Самым очевидным кандидатом являлся Эдуард Вуд, лорд Галифакс, министр иностранных дел в кабинете Чемберлена. Родовитый аристократ, человек опытный, проверенный, надежный и уважаемый, он являлся одним из ведущих умиротворителей, и порой ему было свойственно странное безволие. Его поддерживали большая часть консерваторов, Чемберлен и король. Заместитель Галифакса, Рэб Батлер, потратил предыдущий вечер на то, чтобы убедить шефа занять пост премьера. Лейбористы равнодушно относились к обоим кандидатам. Черчилль, вернувшийся в кабинет с объявлением войны, был политиком активным, боевитым, невероятно предприимчивым и популярным в народе, но консерваторы видели в нем крайне вероломного человека, бывшего либерала, опасного авантюриста, имевшего (что было правдой) сомнительных друзей.

Но Галифакс не стал сражаться за кресло и согласился работать под началом Черчилля. Он, видимо, осознал, что не обладает необходимыми качествами для титанической битвы, готовой вот-вот разразиться: уже на следующий день немцы вторглись в Голландию, Бельгию и Францию. Еще в период кризиса с ним случались приступы кишечных колик, вероятно, психосоматического характера. Он с достоинством отошел в сторону. Черчилль стал премьер-министром и вошел в палату общин под громкие аплодисменты лейбористов, примеру которых последовали лишь немногие консерваторы. Последним потребовалось немало времени, чтобы полюбить его.

Черчилль немедленно назначил новый военный кабинет в составе нескольких министров, непосредственно руководивших ведением войны. Помимо него, от консерваторов туда вошли Галифакс и Чемберлен, хотя другим видным умиротворителям пришлось уйти (сэр Сэмюэл Хор неожиданно для себя был назначен послом во франкистской Испании). Черчилль ввел в военный кабинет двух лейбористов: лидера партии Клемента Эттли и его заместителя Артура Гринвуда. Это было больше, чем заслуживали лейбористы, учитывая их представительство в парламенте, но шаг оказался мудрым – недаром Черчилль сорок лет занимался политикой, – так как оба принадлежали к числу противников умиротворения и поддерживали решительные меры военного характера. Так Черчилль получил большинство в военном кабинете, а кроме того, Чемберлен, несмотря на тяжелую болезнь, проявил невиданную ранее твердость. Без нее было не обойтись. К концу мая 1940 года английские и французские войска стремительно отступали, британцы отходили к Дюнкерку. В этот момент немцы предложили мир (и сделали это вторично в том же 1940 году). Суть предложения сводилась к тому, что Гитлер, не желая воевать против братского арийского народа, готов оставить в покое Британскую империю в обмен на свободу рук в Европе. Галифакс был склонен согласиться: война на Западе казалась проигранной и, вероятно, пришло время договариваться во избежание дальнейшего кровопролития. Но Черчилль возражал, утверждая, что мирный договор неизбежно поведет к владычеству Германии над Англией и что последняя, опираясь на флот, авиацию и поддержку (не всегда чистосердечную) стран империи, защищенная Проливом, сумеет отразить вторжение. Черчилль взял верх в споре и заручился полной поддержкой кабинета. Остальное принадлежит истории.

Если бы премьер-министром стал Галифакс, исход наверняка был бы совсем иным. Он бы назначил другой военный кабинет, с другой расстановкой сил. Вполне вероятно, что после капитуляции Франции дело дошло бы до мирных переговоров. При таком раскладе, как мне кажется, в обеих партиях произошел бы раскол и меньшинство лейбористов образовало бы с большинством консерваторов коалицию в поддержку мирного договора. Я уверен, что Георгу VI, в соответствии с конституцией, пришлось