– Больше – я сделал предложение.

– Это не больше.

– В любви объясняться пошло.

– Вадим, с каких это пор?

– Разве та, кому объясняешься, не знает про твою любовь?

– Знает, – безвольно согласилась она.

– А той, для которой ты есть–не–есть, нужно ли объясняться?

– Не нужно.

– А вы говорили, что я ничего не понимаю в любви, – далеко усмехнулся Петельников.

– Вадим, вы понимаете любовь, – покорно подтвердила она.

– Любовь тоже регулируется, как вода из крана. Не так ли?

– Так…

– Влюбляются только в тех, кто может ответить на любовь. Влюбляются в досягаемых. Не так ли?

– Так…

– Лида, а знаете, что такое истинная любовь, а?

– Догадалась – безответная.

– Да, когда любишь без всякой надежды.

– Вадим, мне хочется плакать…

– Но вы же не закончили уборку.

Она вздохнула. Зачем этот разговор? О чем этот разговор? Боже, боже, дай ему силы не опуститься до банальности. Дай ему силы не скатиться до пошлости. Боже, дай силы этому самому сильному мужчине…

– Вадим, вы ждете от меня каких–то слов?

– Я знаю, что их не будет.

– Не будет…

– Да я бы их и не принял.

– Вы бы их и не приняли…

– Но чего–то я жду.

– Вадим, вы надейтесь на время.

Он не ответил. Лида нервно передернула плечами.

– Вам холодно? – спросил Вадим.

– Дует с улицы…

– Скоро зима.

– Да, выпадет снег, встанем на лыжи…

– Потом, Лида, весна.

– А весной нужно влюбляться.

– Потом лето.

– А летом загорать и ходить в лес.

– А что, Лида, нужно делать сейчас, осенью?

– А осенью нужно плакать.

– О чем?

– О том, что не сбылось зимой, весной и летом.

– Я не умею плакать.

– Да, вы сильный.

– Сильные на плачут, а тихо сходят с ума.

– Но ведь мы знакомы много лет… И сегодня ничего не произошло и ничего не изменилось.

– Только ушло время, которое почему–то не рубцует и не исцеляет.

Боясь потерять себя в этом сжигающем разговоре, она торопливо сказала уже своим обычным голосом:

– Вадим, завтра я делаю пельмени, приходите.

– Спасибо, не могу, – завтра я варю полуфабрикаты.

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Любовь к близкому человеку – это частный случай любви к людям вообще. Любовь к одному человеку не абсолютна и не всеобъемлюща, а лишь частичка большой любви ко всем. Частичка большой души, ее яркий всплеск. Любовь – как солнце: близкому человеку жарко, но и остальным тепло.

Если кто–то тебя сильно любит, а всех остальных не очень, не стоит обольщаться…

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Человечество состоит из умных, коих мало, и дураков, коим нет числа. Природой устроено так, что первые должны жить за счет вторых. Человек ездит на лошади и ест корову не потому, что он сильнее их, а потому, что он умнее. Обезьяны глупее человека, поэтому стадами идут на сыворотку от полиомиелита…

Я хочу сказать, что нет такого дурака, которого я бы не использовала в своих интересах. Да они и не возражают, – я же их не на сыворотку пускаю.

В одном кармане лежали деньги, в другом – шуршал длинный список, сочиненный Лидой. Подсолнечное масло, зеленый горошек, сахарный песок… И еще восемнадцать наименований. Рябинин шел, спокойно помахивая еще пустым рюкзаком и намереваясь обстоятельно побывать в каждом магазине своего микрорайона. Но он упустил из виду, что день субботний и половина города вышла на улицы, тоже намереваясь обстоятельно зайти в каждый магазин, как своего микрорайона, так и соседнего. Особенно много толкалось навьюченных мужчин и старушек с бидончиками…

Рябинин вдруг ощутил, что тоже загорается непонятной ему энергией, которая бросает его туда, за всеми и со всеми. Он поежился от накатанной тучи и свернул в овощной магазин, где за теплой витриной разглядел зеленый горошек. Почему–то брали по нескольку банок. Вероятно, мозговых сортов. Поплутав меж капустных штабелей, консервных стен и бутылочных частоколов, он тоже взял четыре банки, хотя в списке значилось две. Все–таки мозговых сортов.

В булочной за счет хлеба и сахарного песка рюкзак утяжелился. Он надел его на спину и пошел по асфальту, как турист по каменистой дороге. Лишь бы не встретить знакомых. Но с другой стороны, продукты закупались на неделю…

В молочном магазине Рябинин перечитал список, обнаружив важное примечание: «Сметану в банку, яички в полиэтиленовый мешочек».

– Сметану в банку, пожалуйста, а яички в полиэтиленовый мешочек, попросил он продавщицу.

– Неужели я положила бы сметану в полиэтиленовый мешок?

– Да, он вздуется, – согласился Рябинин.

В кондитерском кроме пачки чая он купил килограммовый кекс, о котором в списке не было и помину. Лида их любит и ест, отщипывая птичьими порциями, по крошкам. Только она вроде бы любит не такие, не килограммовые, а маленькие. Пожалуй, она сама их печет. Этот, килограммовый, можно нарезать на маленькие кексики…

Он вновь заскочил в овощной, поскольку из–за этого зеленого горошка забыл про корнеплоды и всякую петрушку. «Один пакет картофеля, но загляни, не гнилая ли». Рябинин заглянул – картошка влажно блестела, поэтому было не понять, гнилая или всего лишь мокрая.

– Товарищ продавец…

– Минуточку, я не Фигаро.

Рябинин ждал, переминаясь под тяжестью рюкзака.

– Слушаю вас.

– Картошка вроде бы мокрая…

– Зачем же вы заглядывали в пакет?

– Посмотреть.

– Гражданин, неужели вы не знаете, что картошка в пакете – это кот в мешке?

– Но хотелось бы картошки, – улыбнулся Рябинин.

– Берите не глядя, и вся проблема.

Рябинин взял пакет не глядя, оценив мудрость продавца, – никакой проблемы. Тем же беспроблемным способом купил неохватный кочан капусты, темную свеклу, похожую на пушечное ядро, и букет какой–то зелени, пахнувшей духами.

В магазин с очень яркой витриной вползала очередь и никак не могла вползти. Рябинин ринулся на нее, как самолет на посадочную площадку.

– Вы последняя? – спросил он женщину, поддев ее сумкой, куда складывал всякую мелочь вроде пушечноядровой свеклы.

– Я, – ответила она, делая шаг в сторону.

– Хватит на всех? – бывало спросил Рябинин, вытаскивая сумку из–под ее платья.

– Да пока много. – Она дернулась вверх.

– А почем? – опустил он сумку женщине на ноги, потому что рюкзак палубно качнул его тело.

– Шестьдесят рублей пара. – Она торопливо отступила.

– Ого! А что дают?

– Дамские сапожки.

– Их же не едят, – удивился он.

– Это уж точно, – подтвердила женщина, загнанно прячась за чью–то спину.

– Извините, – сказал Рябинин, повернулся и, опять качнувшись, вышиб ее рюкзаком из очереди…

В гастрономе он догадался свалить поклажу в угол, за кассу. Видимо, поднятая наступившим облегчением, промелькнула, исчезая, какая–то глупость…

…Покладистый человек – это тот, на которого грузят поклажу, а он молчит…

Рябинин перечитал список. «Сыру полкило, желательно с крупными дырочками». Сыр лежал трех сортов, но все без дырочек. «Масло сливочное, несоленое». Соленое, несоленое – это непринципиально. «Майонез столовый, три