у нее был лысым, а старшие братья чему только ее не учили: наточить ножи, подковать лошадь, убить ежа, – но волос никогда не касались. Гвенна час за часом, прядь за прядью разбирала спутанные кудряшки, пока в просвет ветвей не заглянула луна. Тогда она замерла, заглядевшись в бледное личико Крысы. И впервые за много дней почти почувствовала себя человеком.

А потом услышала шаги.

Она напряглась, перенесла руку от детских волос к рукояти меча. За краткий миг безумие болезни снова запустило в нее свои когти. Она готова была оттолкнуть Крысу и вскочить, но Джонон заговорил раньше:

– Я не убить вас задумал.

Звук голоса и запах показывали, что он стоит в нескольких шагах за спиной.

Слово «убить» отозвалось в Гвенне странным волнением. Как ей хотелось, чтобы он попробовал: бросился на нее, дал хоть малейший повод…

Крыса забормотала во сне, шевельнулась, обхватила ее колени, и возбуждение улеглось.

– Тогда лучше не стойте у меня за спиной.

Джонон хмыкнул и переступил так, чтобы она его видела. В руке он держал мех с водой, но другая все тянулась к кортику, словно ей чесалось ухватить оружие.

– Что вам надо? – спросила Гвенна.

Он поморгал, уставившись на нее, словно не ожидал здесь увидеть, и покачал головой. Утер пот со лба и глотнул воды из меха.

– Оно нас убивает, – сказал он. – Габбья.

Гвенна кивнула. Не дождавшись ответа, адмирал снова покачал головой.

– Больше десятка людей, моих людей, растерзаны в клочья. – Он разглядывал свои руки, словно это они рвали людей на части.

– Киль сказал, – отозвалась наконец Гвенна, – что выше в горах станет лучше. Еще два дня. Или три.

– Через три дня нас в живых не останется. Все украсим гребаные деревья кровавыми ленточками.

Гвенна подумала, что впервые слышит от него бранное слово. Впрочем, он только раз повысил голос и тут же перешел на полушепот:

– Я не могу этого допустить.

– Бывает, дело дерьмо, и поправить его не в ваших силах, – ответила Гвенна.

– Вот как вы себя успокаивали? – уставился на нее адмирал. – Когда потеряли птицу. Когда погубили своих солдат. Дело дерьмо, и не в ваших силах его поправить?

Она готова была ощутить в себе подступающую ярость. А нашла только бескрайнюю пустоту.

– Что бы я себе ни говорила, все равно. Мертвых не вернешь.

– Я не смирюсь! – Джонон рычал сквозь оскаленные зубы, как попавший в капкан зверь. – Я с этим не смирюсь.

Он прожег взглядом темноту вокруг.

– Если бы вам можно было вернуться, – забормотал он, – пожертвовать собой для спасения своих людей, вы бы это сделали?

– Вернуться невозможно.

– Вы бы это сделали?

– Да.

Он кивнул, отпил большой глоток и еще, еще, пока она с ужасом не осознала происходящего.

– Вы пьете воду!

Джонон кивнул, не отрывая взгляда от джунглей.

– Она вас погубит. Сведет с ума.

– Я и так сумасшедший. Мы все сумасшедшие. А вот это… – Он встряхнул мех, оглядел его и засмеялся. – Делает меня сильным. Быстрым. Я уже чувствую.

– Это превратит вас в чудовище.

Адмирал развернулся к ней лицом. По его щекам струились слезы.

– И хорошо. Хорошо! Потому что человеком… – Он провел пальцем по лацкану грязного мундира, поднял дрожащую руку, тряхнул головой. – Человеком я не в силах победить ту тварь. Мои люди гибнут, а я не могу их спасти.

Гвенна, покачав головой, крепче прижала к себе Крысу.

– Бывает, людей не спасти.

Джонон долго смотрел на нее, потом подтянулся, смахнул слезы, сложил губы в хищную улыбку.

– Слова труса. – Он сплюнул себе под ноги. – Как и следовало ожидать.

* * *

Деревья кончились внезапно. Только что на них давил лес, и вот ветки уступили просторному, холодному, голубому небу и блистающим пикам. В первое мгновение в жилы Гвенне хлынуло облегчение. После стены стволов и лиан она наконец видела, куда идет, могла оценить местность и таящиеся в ней угрозы. Но облегчение тут же прокисло, едва она поняла, что болезнь по-прежнему с ней, шевелится под кожей, буравит мозг.

– Так вот они, горы, – пробормотал Джонон.

С тех пор как он впервые выпил отравленной воды, миновала половина недели, и за это время адмирала совсем обтянуло, мышцы на руках, плечах, груди ссохлись, полосками проступали сквозь кожу. Пальцы скрючило в когти. При всем при том в голосе его звучала пугающая бодрость, глаза блестели остро, словно ножи, – совсем как у хищника, встретившегося наконец с добычей.

– Надо подниматься выше, – сказала Гвенна. – Там нет заразы.

– Как вы спешите! – сухо, без капли веселья рассмеялся Джонон. – Куда подевалась бесстрашная кеттрал?

– Бесстрашной я не была, даже когда была кеттрал, – покачала головой Гвенна.

– Какое разочарование!

– Разочарование было, – ответила Гвенна. – Бесспорно, было.

– А теперь нет? – вздернул бровь Джонон.

– Я привыкла.

– К страху или к разочарованию?

– К тому и другому.

Адмирал снял с пояса мех.

– Могли бы напиться. Я выразить не сумею этой… силы. Страх, разочарования… – Он небрежно махнул рукой. – Вы навсегда о них забудете.

Гвенна смотрела на мех, оценивая свое желание к нему потянуться, свою жажду, какой не бывает у людей.

– Да, забуду. – Она отвернулась. – Не останавливайтесь, пока не поднимемся в гору.

Несколько дней назад Джонон бы ощетинился, услышав ее приказ. Теперь, когда в его жилах гуляла болезнь земли, он просто рассмеялся. Слишком громко рассмеялся.

– Здесь столько гор! На которую подниматься?

– Туда. – Киль указал пальцем на щербинку между пиками в нескольких милях впереди и тысячами футов выше. – Та долина проведет нас через хребет. Близ вершин и на северных склонах болезни нет.

– Через… – буркнула Крыса, глядя вверх так, словно хотела взмолиться или выбраниться.

Историк уставил серые глаза на Гвенну.

– В крепости, возможно, найдутся изделия. В частности, одно, которое, вероятно, поможет адмиралу.

– Изделие… – Она покачала головой. – Вы хотите сказать, оно его исцелит?

– Я бы не назвал это исцелением.

– Могли бы раньше о нем вспомнить. Например, когда мы покидали корабль, поцелуй его Кент.

– Сказав о нем, я бы подкосил вашу решимость, – возразил он. – К тому же… оно не поможет всем – лишь одному или двоим.

– Да и то если ваша тысячелетняя руина еще стоит.

– Именно так.

Они весь день поднимались вверх по становившимся все круче осыпям, огибая большие, с дом, гранитные глыбы, а прохлада в воздухе сменялась холодом, а холод – морозом. С вершин по сторонам перевала дул студеный ветер, подстегивал людей, леденил сквозь штаны и камзолы. Хуже мороза была жажда. Последний бочонок иссяк накануне. Не так уж долго они обходились без воды, но эти сутки всех страшно измучили: языки пересохли и распухли, губы