Впрочем, такие враги, как холод и жажда, Гвенне были понятны. Она училась выживать в горах, мили пробегала под солнцем пустыни. Страдание чем-то напоминало ей идущего рядом друга, старого знакомого в мире, который она почти перестала узнавать. Она цеплялась за этот холод, куталась в него и держалась за него. Сосредоточившись на холоде, она могла не замечать нараставшего внутри голода.

И вдруг, буквально посреди шага, голод пропал.

В первое мгновение она растерялась, как бывало, когда, нырнув на глубину, не понимала, где верх, где низ. Солнце все так же висело над головой, земля лежала под ногами, но и земля, и солнце показались неправильными, не на своем месте, опасными. Потом пришло чувство потери, как боль от гибели Джака, как рана в сердце от мысли, что и Талал мертв, – только это чувство было сильнее, стократ сильнее, и было настолько властное, что едва не заставило ее развернуться, броситься вниз по склону. А следом явился глубокий пробирающий ужас, потому что она впервые явственно увидела, во что превратилась; вспомнила, что сделала или на что была готова; поняла, что едва не выпустила из рук последние клочки себя.

Вот оно как – вырваться из менкидокской болезни.

Она еще проковыляла сотню шагов, прежде чем скрючиться вдвое и вывернуться наизнанку. На время весь мир для нее съежился до россыпи заснеженных камней прямо перед глазами. Она дрожала всем телом, корчилась, горела огнем. На Островах им преподавали действие различных ядов. Помнится, однажды заставили выпить «сумрака» и просидеть полдня, удерживая его в себе, прежде чем проглотить горькое противоядие. И тогда тело так же содрогалось, спеша очиститься, и тогда тоже хотелось умереть, лишь бы с этим покончить. Разве что в этот раз ей пришлось хуже.

Гвенна не помнила, сколько времени прошло, пока она сумела выпрямиться.

Солнце блестело на льду, грело светлый гранит.

В животе было пусто, колени дрожали. Она была слабее новорожденной. Каждого в отряде скрутило по-своему. Одних рвало мокротой и кровью. Другие лежали, уставившись в небо пустыми мертвыми глазами, и только дрожали. Киль, скрестив ноги, сидел на плоском камне. Этот выглядел совсем как обычно, и только присмотревшись, она заметила дрожащие пальцы и подергивающееся веко.

Джонон лем Джонон оправился, казалось, быстрее других. Первый адмирал со своими прихвостнями – Чентом, Вессиком и Лури – стояли в десятке шагов от остальных и смотрели вниз, в долину. Такая бесчувственность к перемене встревожила Гвенну, но тут она была бессильна. Киль предупреждал, что болезнь на каждого действует по-своему.

– Свет доброй Интарры! – вздохнул Паттик; он сидел у голубого, как лед, озерца, свесив голову между коленей. – Что это с нами?

– Это мы выжили, – сказала Гвенна, заставляя себя встать прямо.

Хриплый хохот взрезал холод гор. Обернувшись, Гвенна встретила взгляд Джонона.

– Вы так думаете? – вопросил он. – То создание… то прекрасное создание, что нас убивало… оно уже рядом.

– Откуда вы знаете?

– Чую, – прошипел Джонон. – И чувствую.

Гвенна закрыла глаза, почти приготовившись увидеть за веками Талала, продолжающего бой или мертвым распростертого на песке, но увидела лишь темноту. Она чуяла грязных мужчин, пропитанную потом кожу одежды, плесень. И кровь – на всех хватало порезов, царапин, ссадин. Их страх она тоже чуяла – ужас перед собой и не покинувшую Джонона лем Джонона жажду крови. Под этими запахами крылись запахи камня и близящейся бури, и еще, на один миг, пробился другой: страшный, гнилостный, чужой.

Она открыла глаза, присмотрелась к Джонону.

– Как понимать, вы его чуете?

Гвенна, кеттрал, едва не упустила тот душок.

Джонон только улыбнулся своей мертвенной улыбкой.

– Надо двигаться дальше, – сказал, спустившись с камня, Киль.

Она повернулась к историку:

– Габбья может последовать за нами через границу болезни?

Тот молча кивнул.

– Оно близко, – ворковал Джонон. – Бли-изко.

Чент схватился за живот от смеха. Вессик только кивнул с застывшим лицом.

– Идем, – позвал Киль. – Может быть, к ночи доберемся до крепости. Там наладим оборону.

– Ох… Ох, ох, ох-х-х. От него не оборонишься. Если бы от него можно было обороняться, не порвали бы ни Хэвела, ни Хандлафа. – Джонон, кивая в ответ на свои же слова, огладил ладонью рукоять кортика. – Нет, мы должны с ним схватиться лицом к его прекрасному лицу.

– Не здесь, – сказала Гвенна.

– Здесь, – пожал плечами Джонон, – или там. Никакой разницы.

50

Зеленая муха все летала над лампой, наворачивала круги в горячем воздухе, пока Чудовище, выбросив руку, не раздавила ее в кулаке. Она всю ночь накачивалась квеем – в честь победы, от радости, что осталась в живых, или просто по давней привычке, – но быстроты движений не утратила.

– Я только говорю, – с раздражением заявила она, – что надо было кой о чем расспросить этого вестника, пока его не удолбали на хер.

– Стражники превысили свои полномочия, – поддержал ее Тупица.

Он, надвинув шляпу на глаза, раскинулся на лавке в общей комнате.

– Превысили полномочия! – залилась женщина пьяным хохотом. – Они ему морду в мясо уделали.

– В мясо, – повторил Мышонок, хмуро оглядел куриную ножку и, поморщившись, отложил.

Руку была понятна его брезгливость. Стражники не просто убили посланца. После того как их толпа отвалилась от избитого, то, что осталось посреди круга, вовсе не походило на человека.

– Он знал, что умрет, – покачала головой Бьен. – Шел на смерть.

– Зачем же пришел? – спросил Талал.

– У него было послание, – напомнил Тупица.

– Склонитесь! – закатила глаза Чудовище. – Пресмыкайтесь! Падите ниц! Что там еще?

– Ну, послание он передал, – заметил Рук. – Но какой в том смысл? Он ничего не требовал. Ничего не предлагал. Не торговался. Просто произнес свою речь, схватил стрелу и позволил страже разорвать то, что осталось от тела.

– А какое было тело! – горестно протянула Чудовище, салютуя воспоминанию бокалом.

– На вид – аннурское, – предположил из-под шляпы Тупица.

– Явно аннурское. – Чудовище сдобрила последние слова ругательством. – Сукин сын был белей молока.

– У нас здесь есть аннурцы. – Бьен кивнула через стол на Талала. – Может, кого-то из них посетило прозрение?

– Не думаю, что он пришел от империи, – возразил солдат.

– Ты что, со всей империей знаком? – закатила глаза Чудовище.

– Империя сначала убивает, потом посылает гонцов.

– Ручаюсь, добрые граждане Домбанга не усомнятся, что его прислал Аннур, – сказал Рук.

– Легко во всем винить Аннур. Но не обязательно верно.

– А в аннурском войске есть звание Первого? – спросила Бьен, прищурившись.

– В армии нет, – покачал головой Талал. – И во флоте. И у кеттрал. Никогда о таком не слышал.

– А у кого другого? – Рук порылся в памяти. – У ургулов? Те