Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Черт возьми! – воскликнул Пью, и Каф отозвался голосом, лишенным выражения:
– Хотите, чтобы я это сделал?
Пью вскочил, но тут же взял себя в руки и передал аппарат Кафу. Тот разобрал его, потом собрал и оставил на столе.
– Поставь какую-нибудь ленту, – сказал Пью как можно естественней, склонившись над соседним столом.
Каф взял первую попавшуюся ленту. Это оказался хорал. Каф лег на койку. Звук поющих хором сотен человеческих голосов заполнил купол. Каф лежал неподвижно. Лицо его не выражало ничего.
В течение следующих дней он выполнил еще несколько дел, хотя никто его об этом не просил. Он не делал ничего, что потребовало бы с его стороны инициативы, и, если его просили о чем-нибудь, он попросту не реагировал на просьбу.
– Он поправляется, – сказал Пью на аргентинском диалекте.
– Нет. Он превращает себя в машину. Делает лишь то, на что запрограммирован, и не реагирует на остальное. Это хуже, чем если бы он совсем ничего не делал. Он уже не человек.
Пью вздохнул.
– Спокойной ночи, – сказал он по-английски. – Спокойной ночи, Каф.
– Спокойной ночи, – ответил Мартин; Каф ничего не ответил.
На следующее утро Каф протянул за завтраком руку над тарелкой Мартина, чтобы достать гренок.
– Почему ты меня не попросил? – вежливо сказал Мартин, подавляя раздражение. – Я бы передал.
– Я и сам могу достать, – ответил Каф бесцветным голосом.
– Да, можешь. Но послушай: передать хлеб, сказать «спокойной ночи» или «привет» – все это не так важно, но, если один человек что-то говорит, другой должен ответить…
Молодой человек равнодушно глянул в сторону Мартина. Его глаза все еще не замечали людей, с которыми он говорил.
– Почему я должен отвечать?
– Потому что к тебе обращаются.
– А почему?
Мартин пожал плечами и рассмеялся. Пью вскочил и включил камнерез.
Потом он сказал:
– Отстань от него, Мартин.
– В маленьких изолированных коллективах очень важно не забывать о хороших манерах, раз уж работаешь вместе. Его этому учили. Каждый в глубоком космосе знает об этом. Так что же он сознательно отказывается от вежливости?
– Ты говоришь «спокойной ночи» самому себе?
– Ну и что?
– Неужели ты не понимаешь, что Каф никогда не был знаком ни с кем, кроме самого себя?
– Тогда, клянусь богом, все эти штуки с клонированием ни к чему, – сказал Мартин. – Ничего из этого не выйдет. Чем могут помочь человеку эти дубликаты гениев, если они даже не подозревают о нашем существовании?
Пью кивнул:
– Может, разумнее разделять клоны и воспитывать их с обычными детьми. Но из них составляются такие великолепные команды!
– Разве? Не уверен. Если бы эта команда состояла из десяти обычных инженеров-изыскателей, неужели бы все они оказались в одно время в одном и том же месте? Неужели бы они все погибли? А что, если эти ребята, когда начался обвал и стали рушиться стены, бросились в одном и том же направлении, вглубь шахты, может, чтобы спасти того, кто был дальше всех? Даже Каф, который был снаружи, сразу бросился в шахту… Это гипотеза. Но я полагаю, что из десяти обыкновенных растерявшихся людей спаслось бы побольше.
Проходили дни, красное солнце кралось по темному небу, но Каф все так же не отвечал на вопросы, и Пью с Мартином все чаще сцеплялись между собой. Пью начал жаловаться на то, что Мартин храпит. Оскорбившись, Мартин перенес свою койку на другую сторону купола и некоторое время вообще не разговаривал с Оуэном. Пью насвистывал валлийские песенки, и это надоело Мартину. Тогда Пью тоже на него обиделся и какое-то время не разговаривал с ним.
За день до прилета корабля Мартин объявил, что собирается в горы Мезонета.
– А я полагал, что ты наконец поможешь мне закончить анализ образцов на компьютере, – мрачно заметил Пью.
– Каф тебе поможет. Я хочу еще разок взглянуть на Траншею. Желаю успеха, – добавил Мартин на диалекте и ушел, посмеиваясь.
– Что это за язык?
– Аргентинский. Разве я тебе об этом не говорил?
– Не знаю. – Через некоторое время молодой человек добавил: – Боюсь, что я многое забыл.
– Ну и пусть, – мягко сказал Пью, внезапно осознав, как важен этот разговор. – Ты поможешь мне поработать на компьютере, Каф?
Тот кивнул.
У них было много недоделок, и работа отняла весь день. Каф был отличным помощником, быстрым и сообразительным, и чем-то напоминал самого Пью. Правда, его бесцветный голос действовал на нервы, но это можно было пережить: через день прибудет корабль – старая команда, товарищи и друзья.
Днем они сделали перерыв, чтобы выпить чаю, и Каф спросил:
– Что случится, если корабль разобьется?
– Они все погибнут.
– Что случится с вами?
– С нами? Мы передадим по радио SOS и будем жить на половинном рационе, пока не придет спасательный корабль с третьей базы. На это уйдет четыре с половиной года. Мы наскребем припасов для троих на четыре-пять лет. Туго придется, но перебьемся.
– И они пошлют спасательный корабль из-за трех человек?
– Конечно.
Каф больше ничего не сказал.
– Хватит рассуждать на веселые темы, – весело сказал Пью, поднимаясь из-за стола, чтобы вернуться к приборам.
Он покачнулся, и стул вырвался из руки. Пью, не закончив пируэта, врезался в стену купола.
– Ну и ну, – сказал он. – Что это было?
– Землетрясение, – ответил Каф.
Чашки плясали, звонко ударяясь о стол, ворох бумаг взвился над ящиком, крыша купола вздувалась и оседала. Под ногами рождался глухой грохот, наполовину звук, наполовину движение.
Каф сидел неподвижно. Землетрясением не испугаешь человека, погибшего при землетрясении.
Пью побелел, черные жесткие волосы разметались. Он был напуган. Он сказал:
– Мартин в Траншее.
– В какой траншее?
– На линии большого разлома. В эпицентре здешних землетрясений. Погляди на сейсмограф.
Пью сражался с заклиненной дверью дрожащего шкафа.
– Что вы делаете?
– Надо спешить ему на помощь.
– Мартин взял реактивный аппарат. Летать на флаерах во время землетрясения опасно. Они выходят из-под контроля.
– Заткнись ты, ради бога!
Каф поднялся, и голос его был так же ровен и бесцветен, как и всегда.
– Нет никакой необходимости отправляться сейчас на поиски. Это ведет к неоправданному риску.
– Если от него придет сигнал тревоги, немедленно сообщи мне по рации, – сказал Пью, защелкивая шлем и бросаясь к люку.
Когда он выбежал наружу, Либра уже подобрала свои порванные юбки и вся она, до самого красного горизонта, отплясывала танец живота.
Из-под купола Каф видел, как флаер набрал скорость, взвился вверх в красном туманном
