На лоу-фай фильмы вдохновляю исключительно сам себя. Точнее: увидел что-то красивое (в моем понимании) и вдохновился. Нет, не так. Поскольку во всех в них музыка есть и она там если не в центре, то близко, то вдохновляет на тот или иной монтаж, на те или иные эффекты, на выбор видео-сырья музыка или иногда речь (если она там есть). То, что я называю лоу-фай-док («Происшествие», например) – это в общем док, но там в центре, конечно, видеоряд и музыка, а не вербатим.

Собирался всё послать что-то на конкурс в Канск, но забываю. Не думаю, что у нас это многим нужно, зато подозреваю, что, если послать за океан на тамошние лоу-фай конкурсы, это вполне может кому-то понравится. Но это ж надо делать титры – где взять время?

Документальное кино я почти не смотрю. Да и вообще смотрю фильмы редко. Люблю тягучие вроде «Сатанинского танго» Белы Тарра и вообще Тарра. Люблю Линча, Ларса фон Триера смотрю, Зайдля, конечно, Ханеке – как все, в общем. Вот подвернулся под руку «Тряпичный союз» – вполне милый. Бывает, балуюсь и зелеными слониками. Но всё это почти ничего общего не имеет с моими лоуфайчиками. И на конкурсах видеопоэзии, которые уж много лет проводят Родионов и Трояпольская, – там тоже другое.

Что до фильмов, то у меня около 4 тысяч видео-файлов, из которых я эти фильмы собираю. Я иду в гости, в поликлинику или на репу и вдруг останавливаюсь, выхватываю телефон и снимаю. Чаще это не люди, а движение света/тени, отражения или очаровавшая меня композиция, в которой что-то движется. Для меня это что-то среднее между явью и сном. Я изредка пересматриваю что-то из архива или из готового в медицинских целях – для восстановления душевного (неустойчивого) равновесия. Когда я начал снимать эти кусочки, это было так, будто новой орган чувств прорезался: кроме света и звука вдруг стал принимать ИК или рентгеновские волны. Потом привык, но это уже часть моей жизни.

Ты сразу же упомянул 90-е – и литературе тех лет посвящен сборник «Невидимки» И. Шулинского, где ты участвовал, как и в чтениях и некотором даже движении по поводу этого сборника. Расскажи, пожалуйста, как родилась эта идея?

На вторую половину вопроса ответить очень просто: не знаю. Голова Игоря Шулинского – потёмки. Я с ним год работал вместе в «Птюче», но предсказывать или вычислять его мысли и действия не научился. Я принимал некоторое участие в составлении сборника (точнее, Альманаха), но совсем маленькое – что-то советовал. Я думаю, имеет смысл спросить его самого: он человек интересный, а для 90-х просто одна из самых узловых фигур. На всякий случай: я не фанат 90-х, но и не антифанат. Просто было такое время, чего уж.

Мне альманах нравится, и серия вечеров «Невидимок» тоже нравится. Там в зале нет лиц, примелькавшихся на литтусах, но слушатели неглупые и не наивные. И под обложкой/на сцене много совсем незнакомых и при этом талантливых. Совсем нет духоты, а это многое искупает, хотя и искупать-то, в общем, нечего.

Как-то мы вдвоем (так уж вышло: позвали-то Игоря, а он позвал меня) в Некрасовской библиотеке вели «беседу о литературе 90-х». Уууух… столько вопросов. Вроде снимали на видео, но они так и не выложили, кажется. Опять же: там другие и сильно заинтересованные люди.

У меня давно уже было смутное ощущение, что эпоха 90-х для тебя особенно важна. И как раз в этой «Птюч»-ипостаси – культуре тех замечательных глянцевых журналов, рейвов, вообще свободнейшей прессы и книгоиздания?

Важна, но не более, чем 80-е или 70-е. В 80-е я чудом был втянут в литературу – в самиздат и тамиздат – через Клуб Поэзия, который для здешней культуры уж не менее важен, чем «Птюч». Я встретил случайно на улице Сергея Гандлевского, с которым знаком лет с 2, а может и с 1 года. Говорю: ты куда это так торопишься? Он: да вот Клуб Поэзия организовали, иду записываться. Пошли? (он не знал, что я уже начал сочинять стихи, между прочим, под изрядным впечатлением от самых ранних, почти сюрреалистических стихотворений Сергея). Ну и началось: журнал «Черновик Очеретянского», Эпсилон-Салон с Колей Байтовым, Сашей Барашом и Геной Кацовым, безумные фестивали «авангарда» в Смоленске, Руслан Элинин и Лена. Буря. Кажется, самую интересную прозу я наваял именно в конце 80-х.

90-е и «Птюч» – это совершенно другая среда. Пересекающаяся, конечно: Шулинский и Илья Бражников отлично ориентировались в той литературе; в редакции «Птюча» дневал и ночевал Холин (хорошо, только дневал), Егор Радов работал шофером. Но «Птюч» и Клуб Поэзия это разные плоскости, разные измерения и – разная жизнь, в общем. Это и было мне интересно: изо льда в пламень, из огня в полымя и далее в лёд. Вспоминаю и сам себе завидую. Ну а в 70-е – это ж юность, я просто много узнал тогда о жизни. Круги оттуда до сих пор доходят в виде зыби.

Понятно. Эти институции, увы, ушли, остались зыбью. Какая институция возможна сейчас, может быть, ты чувствуешь, уже назревает, в какой-нибудь определенной области искусства?

Об институциях я что-то совсем не задумывался. Ну и вроде совсем не то время, чтобы ждать чего-то хорошего от институций. И вообще нужны ли они сейчас – не знаю. У меня ощущение развала литературы как этакой экосистемы. Я много где об этом говорил, но повторю очередной раз: попытки обсуждать – даже в Фейсбуке или в пивной – литературу как двузвенную цепочку писатель→ читатель, это какой-то бред. В нормальной ситуации там еще ёж связей (опять я про ежей[178]) влево-вправо-вверх-вниз: где-то в середине критик-интерпретатор и выстраиватель контекстов, где-то рядом с писателем его коллеги, на которых он влияет, которые подхватывают какие-то его приемы или наоборот: эстетически отшатываются в сторону. Каким-то образом серьезная литература задевает и физика, и виолончелиста, и гуру-программиста (а то и финансиста). Ну и политика, само собой. И эта система может существовать при совсем небольших тиражах. И может отсутствовать при огромных. Особенно важны связи писатель-писатель (не в тусе, не в пивной, хотя и это неплохо): без читателя (ну хорошо, с 3–4 читателями на 1 писателя) литература выживет, а без этих связей сдохнет. Это относится не только к литературе, разумеется.

Может, эта архитектура эволюционировала во что-то другое – здесь и в мире. Но это не отменяет того, что схема писатель → читатель не адекватна ничему.

Ты уже упоминал об этом, но все же – в чем принципиальные различия между литературными поколениями/литературной средой в разные эпохи? 70-е,