Она запнулась. И он понял, что она старается прощупать его, выяснить, сойдет ли ей с рук, если она не будет присутствовать на их большом празднике, который они устраивали каждый год летом.

— Мне бы хотелось надеяться, Вирджиния, что наша совместная жизнь для тебя важнее любого из твоих клиентов, — сказал он, поднося ко рту чашку кофе и снова утыкаясь взглядом в «Таймс».

— Ну, Александр, разумеется. Хорошо, я вернусь. А потом уеду снова. — Она вздохнула.

Он ободряюще улыбнулся ей:

— Вот и хорошо. Так и решим.

Через пять дней она позвонила ему из Нью-Йорка. Не смог бы он обойтись на летнем празднике как-нибудь без нее, только в этот раз? А потом отправить детей на самолете в сопровождении Няни? Сама она здесь страшно занята, очень устала и к тому же не слишком хорошо себя чувствует, мамин врач даже считает, что ей нужно бы несколько дней стопроцентного отдыха. И кстати, он настоятельно подчеркивал, что ей не стоит мотаться туда и обратно через Атлантику. Если Александр ей не верит или хотел бы убедиться во всем сам, то врач более чем готов поговорить с ним. Ей же представляется чистейшей воды сумасшествием возвращаться домой всего на один день; в конце концов, никто на этом празднике без нее скучать не будет, арендаторы и прочие гости хотели бы видеть прежде всего самого Александра, а также детей.

— Я буду без тебя скучать, Вирджиния, — ответил Александр. — Очень. И к тому же Няня терпеть не может самолеты.

— Ну, это не совсем так. Она мне говорила, что в последний раз ей даже понравилось. Она сможет пожить здесь день-другой, а потом вернуться назад. В конце концов, без нас у нее тоже получится что-то вроде довольно длинного отпуска.

— Она не любит отпуска.

— Ну, если ты так заботишься о Няне, то можешь и сам прилететь с детьми немного пораньше. — Голос Вирджинии звучал теперь раздраженно.

— Спасибо. Только этого мне не хватает.

— Извини, Александр. Но что же делать, если я плохо себя чувствую.

— Полагаю, что в данном конкретном случае ты бы могла что-нибудь сделать, — ответил он.

Разумеется, в конечном счете он уступил; он всегда уступал, когда она загоняла его в подобные ловушки; да и какой же хороший муж станет настаивать, чтобы его измученная, больная жена отправлялась в никому не нужный перелет через Атлантику только ради того, чтобы поприсутствовать один-единственный день на домашнем празднестве? Но в душе у него кипела злая ярость из-за того, что она могла забыть об этом празднике, что она способна пропустить нечто столь важное для Хартеста, для него самого, что она считает возможным думать в первую очередь о себе. Теперь же она обманывала его, и обманывала грубо, скверно; Александр отлично понимал, чего ей хотелось: подольше побыть с Малышом, наговориться с ним, поделиться своими проблемами. И несомненно, принять участие в его трудностях. Может быть, опять проявить заботу и предложить Малышу и его потаскушке снова воспользоваться их домом.

Александр молча, невидящим взором смотрел в окно. Нет, у него на сей счет была своя точка зрения.

Ему хотелось наказать Вирджинию. Наказать их всех. Он понятия не имел, продолжался ли еще роман между Малышом и Энджи, однако утром того дня, во время их совместной прогулки, Малыш воспользовался телефоном-автоматом на улице, и Александру не составило труда догадаться, почему он так поступил. За ужином, еще в самый первый вечер в Сконсете, Александр сидел за столом, смотрел на лица присутствовавших, сравнивая происходящее с тем, как проходил праздничный ужин в Хартесте, и чувствовал, как разгорается в нем ненависть. К ним ко всем. Не только к Малышу, но и к Мэри Роуз за ее слепое самодовольство, и — хотя их и не было за ужином — к Фреду за его выходящую за любые рамки, всеподавляющую самонадеянность, и к Бетси за то, что она поддерживает и укрепляет эту самонадеянность, упорствуя в заблуждении, будто бы их семья — счастливая. И разумеется, к Вирджинии. Особенно к Вирджинии — за то, что она проявляет к нему чудовищную нелояльность. Во многих отношениях.

Ну и… и что? Как с наибольшим эффектом использовать то, что стало ему известно, как причинить им всем максимум боли? И при этом сделать так, чтобы никто не смог потом ни догадаться, ни вычислить, что сделанное — чем бы оно ни оказалось — исходило именно от него?

После ужина он отправился погулять один. Ему необходимо было как следует подумать.

План, как это сделать, возник у него два дня спустя, когда он сидел и читал на открытой веранде, которую почему-то называли «палубой». Идиотское название. Вирджиния в то утро заявила, что ей нужно в Нью-Йорк. Уже одно это разозлило его. Он отлично понимал, с чего вдруг ей понадобилось уехать, но все равно злился. Он проделал такой длинный путь, чтобы доставить ей удовольствие, чтобы быть с ней рядом, а она сразу же бросает его одного. Могла бы и раньше съездить, если уж это действительно так необходимо. Но по крайней мере, так ему будет удобнее осуществить свой план. Он был настолько прост, что Александр чуть не подавился яблоком, которое как раз начал есть, когда эта мысль пришла ему в голову. И осуществить план проще простого. Пожалуй, завтра. После обеда. Тогда эффект будет максимальным. И он ударит сразу по ним по всем, очень красиво и без исключений. Всем им будет больно. И никто никогда не догадается, откуда это на них свалилось.

В ту ночь впервые за много недель Александр спал спокойно и безмятежно.

На следующий день после завтрака он поднялся к себе в комнату и набросал несколько фраз на листке бумаги. Заучивать сами фразы ему незачем, но акцент должен быть безукоризненным.

Все были в саду.

— Я съезжу в деревню, — сказал он. — Хочу купить газету. Какую-нибудь нью-йоркскую газету. Увидимся за обедом.

Ребята помахали ему, он сел на велосипед и, неторопливо нажимая на педали, медленно двинулся по направлению к Сконсету, по дороге повторяя вслух то, что собирался сказать. Добравшись до деревушки, он зашел в ресторан «Шантеклер»; там их всех знали, хозяин относился к ним очень хорошо; в ответ на вопрос он жестом показал Александру на телефон, стоявший в глубине ресторана, и налил ему пива. В ресторане было тихо, кроме них двоих и уборщицы, больше никого не было.

Александр медленно снял трубку; он вдруг занервничал. Забыл, где у него записан номер, и несколько минут так и сидел со снятой трубкой, отыскивая куда-то запропастившуюся запись. Жаль, что наряду со всеми остальными придется причинить боль и Бетси, единственному человеку, никак не замешанному во всю эту историю; впрочем, не исключено, что в конечном счете она от всего этого только выиграет. Возможно, самонадеянность Фреда несколько поколеблется. Да и потом, исключить Бетси было никак невозможно. В его замысле ей отводилась центральная роль. Конечно, всякое еще может быть. Бетси может не оказаться дома. К телефону может подойти Вирджиния. Нет, последнее очень маловероятно. Обычно всегда отвечает Бэнкс. Это одна из его обязанностей. Да, подойдет, конечно же, Бэнкс, если только в доме не случилось чего-то совершенно из ряда вон выходящего. Тогда можно будет попросить к аппарату Бетси и ей уже все выложить. А если ее не окажется дома или она не захочет взять трубку, тогда надо будет переходить к «плану номер два» и передать все через Бэнкса. Конечно, это не лучший вариант, но, в общем-то, сойдет. Текст, который он заготовил заранее, смотрел сейчас на него с карточки, лежавшей прямо перед глазами. Да, текст отличный, даже идеальный. Александр набрал в рот немного пива и снова взялся за телефонную трубку.