Многие историки подчеркивают, что религиозные войны длительны и кровопролитны, а кровопролитные войны часто подогреваются религиозными мотивами[1267]. В ряду наихудших вещей, которые люди когда-либо проделывали друг с другом, некростатистик Мэтью Уайт, с которым мы познакомились в главе 14, насчитал тридцать религиозных конфликтов, ставших причиной гибели примерно 55 миллионов человек[1268]. (В семнадцати из них монотеистические религии воевали друг с другом, а еще в восьми монотеисты сражались с язычниками.) Популярное мнение, будто обе мировые войны были вызваны упадком религиозной нравственности (бывший стратег Трампа Стивен Бэннон недавно заявил, что Вторая мировая столкнула «иудео-христианский Запад с атеистами»), – исторический миф[1269]. В первый раз истовыми христианами были все участники с обеих сторон, за исключением Османской империи, мусульманской теократии. Единственная бесспорно атеистическая страна, воевавшая во Второй мировой, – Советский Союз, и сражался он на нашей стороне, против нацистского режима, который (что идет вразрез с другим мифом) как раз симпатизировал немецкому христианству, объединившись с ним на почве ненависти к светской современности[1270]. (Сам Гитлер был деистом, который писал: «Ныне я уверен, что действую вполне в духе творца всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело божие»[1271].) Защитники теизма возражают, что нерелигиозные завоевательные войны и зверства, спровоцированные атеистической идеологией коммунизма, погубили еще больше народу. И эти люди еще говорят о релятивизме! Довольно необычно подходить к религии с такими критериями: если бы она была источником морали, число религиозных войн и зверств должно было бы равняться нулю. Кроме того, атеизм – очевидным образом не система морали. Атеизм – простое отсутствие веры в сверхъестественное вроде нежелания верить в Зевса или Вишну. Моральной альтернативой теизму выступает не атеизм, а гуманизм.

~

Высокообразованные люди сегодня нечасто исповедуют веру в рай и ад, в буквальную истинность Библии или в Бога, попирающего законы физики. Однако многие интеллектуалы с возмущением встретили философию нового атеизма, изложенную в четырех бестселлерах, опубликованных между 2005 и 2007 годами Сэмом Харрисом, Ричардом Докинзом, Дэниелом Деннетом и Кристофером Хитченсом[1272]. Их реакцию можно охарактеризовать как «я-атеист-но», «вера-в-веру», «примиренчество» или (термин, придуманный Джерри Койном) «веризм» (faitheism). У веризма много общего с враждебностью к науке, свойственной «второй культуре», – вероятно, благодаря их общей симпатии к герменевтической методологии (в отличие от аналитической или эмпирической) и упрямого отказа признавать, что очкарики-ученые и неверующие философы могут оказаться правы насчет вечных вопросов бытия. Хотя атеизм – отсутствие веры в Бога – совместим с широким спектром как гуманистических, так и антигуманных убеждений, новые атеисты – убежденные гуманисты, так что любые дефекты их мировоззрения можно было бы отнести и к гуманизму в целом.

По мнению веристов, новые атеисты слишком бесцеремонны и воинственны и так же назойливы, как фундаменталисты, которых они критикуют. (Персонаж интернет-комикса XKCD в похожей ситуации отвечает: «Ну что ж, главное, что ты нашел способ продемонстрировать собственное превосходство над обоими»[1273].) Вы никогда не вытравите религиозную веру из обычного человека, говорят веристы, да, наверное, это и не нужно, потому что здоровому обществу религия необходима в качестве бастиона против эгоизма и бессмысленного потребительства. Религиозные институты удовлетворяют эту потребность, обеспечивая благотворительность, сплоченность, социальную ответственность, обряды и ответы на экзистенциальные вопросы, чего никогда не сможет сделать наука. В любом случае большинство населения воспринимает вероучение аллегорически, а не буквально и находит смысл и мудрость в общем ощущении духовности, благодати и божественного порядка[1274]. Что ж, давайте изучим эти заявления.

Забавно, что веристы опираются на научные исследования чувства солидарности, возникающего у верующих, а также психологических механизмов веры в сверхъестественное, включая нашу когнитивную склонность считать, что у природных явлений есть инициаторы и цели[1275]. Кажется очевидным, что эти открытия расшатывают религиозные убеждения, показывая, что они – побочный эффект нейробиологии человека. Но их можно интерпретировать и по-другому: люди по своей природе нуждаются в религии так же, как в пище, сексе и дружбе, поэтому представить мир без религии невозможно. Однако эта трактовка сомнительна[1276]. Не всякая особенность природы человека – жизненная необходимость, требующая регулярного удовлетворения. Да, люди подвержены когнитивным искажениям, порождающим веру в сверхъестественное, и им действительно необходимо ощущать свою принадлежность к группе. В ходе исторического процесса возникали различные институты, которые создавали системы обычаев, потакавшие таким искажениям и удовлетворявшие такие потребности. Но это еще не значит, что люди нуждаются во всем комплексе подобных услуг, – не больше, чем наличие сексуального влечения предполагает, что народу необходимы клубы владельца журнала Playboy Хью Хефнера. Рост уровня образования и безопасности в обществе позволяет разделить составные части нашего религиозного наследия. Искусство, ритуалы, иконографию и теплые отношения внутри общины, которыми дорожат многие, могут обеспечивать либерализованные религии, а от веры в сверхъестественное и моральных норм железного века лучше отказаться.