— Чудесно, — живо сказал Шеридан, — нам подходит.

Норин несколько озадаченно взглянула на Кэм. (Камилле следовало напомнить Шеридану, что в этих краях мужчины не решают бытовые вопросы. В такие моменты его дело — держать рот на замке!) Но в то же время она была счастлива. Они доброжелательны, они благосклонны и очаровательны — все так, как и должно быть!

Когда они остались одни, Камилла понюхала полотенца и тихо застонала. Дешевые полиэстеровые простыни от времени приобрели жуткий плесневидный блеск. И почему, ради всего святого, в таком большом доме этот «двухместный» номер должен быть таким убогим и тесным? Это соты для туристов.

— Терпеть не могу такие места, — ворчала Камилла. — Не выношу их. Какое разочарование! Я-то думала — Ирландия полна романтики.

— Именно то, что мне надо, — сказал Шеридан.

Ему пришлось слегка наклониться, чтобы выглянуть в окно. За пастбищем, под сказочным небосклоном, широкий морской берег. Но задний двор дома похож на стройплощадку — кучи укрытого брезентом песка, груды черепицы. Играющие дети: два мальчика в этом трогательном возрасте между детством и отрочеством стараются превзойти друг друга, демонстрируя велосипедные трюки. Девочка чуть постарше изводит щенка терьера. Два инфанта. Невидимый над их головами, он милостиво улыбается детям.

— Свет чудесный.

До Камиллы доносятся детские голоса со двора.

— Откуда ты знаешь? Уже почти темно.

— Именно. — Он отвернулся от окна и многозначительно улыбнулся. — Уверен, ты найдешь, чем здесь заняться.

Камилла продолжала ворчать, пока они заносили в комнату свои сумки, пока она распаковывала их и пока тщетно пыталась придать пчелиной ячейке жилой вид. Однако, когда они решились сойти вниз в поисках совета по поводу ужина, именно она приняла предложенную чашечку чая, обрекая их на tet-a-tet с Норин в гостиной. Хозяйка принесла чай и кексы (по одному на гостя). Потом она принесла ребенка — восьмимесячную Розин, страдающую от колик; перечислила Камилле всех своих детей поименно; поделилась состоянием дел своего мужа. Камилла вкушала восхищение, излучаемое глазами Норин, и автоматически увеличивала его дозу, просто по привычке, — так пианист играет гаммы. Она никому не желала зла, просто ничего не могла с собой поделать. «Почему ты одеваешься как мальчик? Разве тебе не было бы комфортнее в симпатичном ситцевом платье и фартуке?» Таковы пути моды, становится все труднее отыскать подлинно дикие места и вкушать естественность. Крестьяне по всему миру пьют кока-колу и пользуются Интернетом. Но их жизнь (довольно скучная и довольно приемлемая) не стала от этого более наполненной. Очаровательная путешественница оставалась для них такой же привлекательной, как и всегда.

Норин с деловито-безразличным видом вертит на руках капризничающую малышку. Камилла любуется семейными фотографиями (Норин в необъятном белом платье, которое удачнее смотрелось бы на сенокосилке, прижимает к себе своего краснолицего строителя). Тут же сидит Шеридан в черной байкерской куртке и черных джинсах. Он закинул ногу на ногу, говорит мало, незаметно для других ухмыляется.

— Господи, — изумляется Норин, — кажется, мы давным-давно знакомы! Только гляньте на часы. Джонас скоро будет дома, а ужин еще не готов!

Они отправились поужинать в придорожной «закусочной с претензией». (Норин напутствовала их предостережением быть поосторожнее со «спиртным за рулем».) Утром Камилла отказалась вставать на Настоящий Ирландский Завтрак. Лежа между тошнотворных полиэстеровых отрезов ткани, она вдыхала запах дешевого стирального порошка и слушала, как американцы средних лет тяжело топают вниз по лестнице. Судя по их голосам, вставать и спускаться в столовую не стоит. «Я не вынесу еще один вечер. Не вынесу». Через четверть часа — стук в дверь: Норин с подносом с чаем и пшеничным хлебом.

— Тебе нездоровится? — очень озабоченно спросила молодая хозяйка. — Он сказал, чтобы я передала тебе, что он ушел поискать по округе возможности. Он сказал, что ты поймешь, о чем это он.

— Шеридан — фотограф, — объяснила Камилла. — Ему нравится, какой у вас тут свет. Как мило, что ты принесла мне чай. Не стоило беспокоиться. Я так сожалею, что причиняю тебе неудобства.

И Норин осталась. И она рассказывала жуткие истории о грубых, неразумных туристах. (Камилла умудрилась донести до сознания хозяйки, что они с Шериданом не англичане и не американцы.) Внизу плач малышки Розин перешел в рев. Камилла его слышала, Норин — нет. Когда хозяйка наконец решила уйти, глаза ее сияли, как звезды. В дверях она обернулась, томительно долго смотрела на Камиллу, потом вернулась в комнату и, смущаясь, с нежностью похлопала гостью по гладкому загорелому предплечью:

— Отдыхай, Камилла. Все с тобой будет в порядке.

Как все-таки просто, как безболезненно и легко вытягивать из людей положительные эмоции. Отвратительный пшеничный хлеб, испорченный излишком пищевой соды, засох нетронутым. Камилла села на кровати, улыбнулась и облизала губы. Она пересекла «пчелиную ячейку», вошла в крошечный совмещенный санузел и скорчилась на краю ванны, оборудованной душем. Это был единственный способ увидеть свое отражение в зеркале над раковиной.

— Я не плохая, — промурлыкала Камилла.

Что двигало человеком, который построил ванную комнату с окном на север? Такой недобрый свет, такой прозрачный и незамутненный, что видна каждая микроскопичная пора. Но это не роскошный отель. Ирландские В&В строятся не для того, чтобы баловать чувствительных, изнеженных amour-propre.[63]Мимолетное знакомство, никогда впредь не пользоваться этим маршрутом, слишком много внимания к деталям — неэффективная трата времени. «Высокопробная жестокость», — подумала Камилла снисходительно, накладывая макияж. Она могла позволить себе быть снисходительной. Чувствовала она себя намного лучше, все незначительные события минувшего дня, которые истощили ее силы, отошли на задний план.

Вне дома, по берегу залива, залитому ясным светом, который порождал тревожное отражение в зеркале Камиллы, бродил Шеридан. Он сделал привал на обнаженной горной породе — сел по-турецки и принялся доставать из сумки объективы. Мальчишка лет двенадцати-тринадцати ехал на велосипеде по берегу. Высокий мужчина еще издалека приметил мальчика. Не подавая виду, что делает это намеренно, он демонстрировал свои орудия труда. Велосипедист отклонился от маршрута и остановился, оставив на гравийной дороге впечатляющий тормозной след. Шеридан улыбнулся, услышав скрежет шин, и продолжил с задумчивым видом доставать из сумки большие черные объективы, электронный экспонометр, а за ними и треногу. Вот наконец и мальчик. Прелесть уходящего детства, подпорченная круглой, как ядро, коротко остриженной головой, как к магниту тянулась к незнакомцу.

— Чего ты делаешь? — с независимым видом спросил мальчик.

— Собираюсь сделать несколько снимков.

Мальчик подошел поближе. Шеридан был взрослым и, следовательно, не стоил внимания, но он был одет как тинейджер, а большие тинейджеры — боги.